Глава девятая

Полночь
Не слышно ни звука,
Может, луна потеряла свою память?
Она одиноко улыбается
В свете лампы.
Увядшие листья собираются у моих ног,
И ветер начинает стонать.
— Песня "Память", Барбра Стрейзанд

После премьеры "новой и улучшенной" "Найди меня" государственный отдел рекламы наводнили звонки. "Наводнить" его звонками было совсем не сложно, так как у нас был всего один телефон. Ярко-красный пластиковый телефон стоял на деревянном столе в главном офисе, где мы собирались в перерывах.
За деревянным столом обычно сидела Соня — женщина с сильным материнским инстинктом, относящаяся к остальным сотрудникам, как к своим детям. Особенно она заботилась о Кирилле: делала ему аккуратный массаж, когда у него болела голова после ночных пьянок.
Юрий, ведущий "Найди меня", часто пользовался телефоном и обычно говорил по нему так, как будто собеседник находится в соседней комнате и нужно кричать, чтобы тебя услышали.
"Алло! Слушаю! Да, да, да, да..."
В телефонных разговорах всегда слышались звуки телевидения в главном офисе — оно там всегда работало. Обычно на ярком итальянском диване сидели, развалившись, один-два сотрудника и смотрели зарубежные фильмы самых разных стран и самыми разными субтитрами. Часто были французские фильмы с английскими субтитрами и русским переводом за кадром, который монотонно читал один человек.
Андрей, Кирилл и Саша часто сидели на диване, смотрели фильмы и пили чай.
В офисе был всегда включенный чайник, а рядом с ним царил бардак. Если внимательно изучить чашки, можно было проследить всю советскую историю от Горбачёва и до самого Ленина, отпечатавшуюся во множестве слоёв пятен от чая. Чашки всегда выглядели грязными, хотя сотрудники (обычно Соня) мыли их каждый день.
Как-то раз я решила помыть эти чашки. Я как следует оттёрла их в туалете. Глядя на рыжеватую воду, льющуюся из крана, я решила, что, наверное, мы не зря её кипятили для чая. Когда я в офисе расставляла чашки по своим местам, появился Кирилл и спросил меня, чем это я занимаюсь.
— Они грязный, — сказала я на ломаном русском. — Я мыть их.
Как ни странно, Кирилла это оскорбило.
— Не стоит тебе мыть чашки, — сказал он неодобрительно.
— А почему? — спросила я в недоумении.
Он пожал плечами, слегка нахмурившись.
— Мы тут все как одна семья, — сказал он.
Этого я не поняла. Как можно было обидеть его, помыв чашки? И потом, если мы семья, то почему же не можем помыть чашки друг для друга? Иногда так трудно было понять русскую культуру. Я начала приходить к мысли, что, даже если я научусь бегло говорить по-русски, постигать русскую культуру будет мне всё так же тяжело, и у меня всегда будет такое чувство, как будто я бреду в густом тумане. Русские продолжали удивлять меня. Я никак не могла предсказать, как они поведут себя в той или иной ситуации.
Я вспомнила случай, произошедший пару дней назад, когда Коля ходил со мной в здание радио записывать звук для рекламы. Мы смеялись и говорили на странной смеси русского и английского, ставшей чем-то вроде нашего личного языка. У Коли была привычка говорить стихами, потому что большую часть своего словаря он составил из песен. Это было очень мило и очаровывало меня, хотя я и не давала ему этого почувствовать.
На улице был снег. Я чувствовала себя раскованно, поэтому сделала снежок и смачно залепила ему, застав врасплох. Он засмеялся, сгрёб снег и запустил в меня, но я пригнулась, и снежок пролетел мимо.
— "Кто в меня не попал, тот меня поцеловал!" — пропела я, смеясь, как ребёнок.
Коля остановился и уставился на меня.
— "Поцеловал"?
Он сделал пару шагов в мою сторону, тепло улыбаясь и с огоньками в зеленых глазах.
На мгновение мне стало страшно, что он собирается меня поцеловать. Моё сердце сильно забилось — от страха, что нас увидят, или ещё по каким-то причинам, о которых я не хотела в тот момент думать. Я покраснела и отвернулась.
— Это просто детская песенка, Коля, она ничего не означает.
Я пошутила о чём-то, чтобы сменить тему, и мы пошли дальше, но было видно, что он разочарован.
Так или иначе, но "Найди меня" оказалось такой успешной, что такие разочарования были незаметны на фоне всего остального. Передача шла по одному из трёх существовавших тогда советских телеканалов, который смотрели, по оценкам, восемьдесят миллионов человек. Телезрителям было не из чего выбирать, и они к тому же мечтали попробовать "американского пирога".
В начале девяностых русские, похоже, были влюблены в Америку. Они мечтали, что Америка вытащит их из руин Советского Союза и приведёт в светлый, прекрасный мир, которого они были до этого лишены. Светлым он стал. Но тогда, в те дни, полные надежд и ощущения перемен, они, конечно, не понимали, какую цену придётся заплатить за то, чтобы в жизни стало больше света.
"Найди меня" в новом, "западном", стиле, сразу же стала хитом. Коле дали полную свободу для творчества, и он тесно сотрудничал со мной, как будто я была его личным консультантом. Он познакомил меня с некоторыми из своих сотрудников — режиссёрами, авторами песен и актёрами. Мой уровень русского вырос, и я смогла вести с ними увлекательные беседы. Серьёзные разговоры на философские темы, о политике, о жизни.
Иногда Коля, стесняясь, играл мне свои песни. Его большие, утонченные руки с нежностью прикасались к клавишам синтезатора, который он разместил в нише одного из бесчисленных коридоров на телевидении. Его песни были в стиле евро-техно, а слова он писал на английском. Я не всегда понимала, о чём поётся в его песнях, потому что мне никогда не удавалось послушать их более одного-двух раз. И я так и не догадалась, о ком он поёт. Но я находила его русский акцент приятным на слух, и мне нравилось проводить с ним вместе эти недолгие мгновения.
Меня впечатлял Колин талант, но в то же время мучила зависть. Ему было всего девятнадцать, но он играл, как профессиональный музыкант. Я играла далеко не так хорошо, и была этим подавлена. Но всё же, набравшись храбрости, я играла Коле свои песни и иногда пела.
— Деб, у тебя такой красивый голос! — воскликнул он. После чего поделился своей идеей: что, если мне спеть на российском телевидении?
Я взволновалась не на шутку. Похоже, в России я могла делать всё, что захочу. Я почувствовала себя звездой.
В качестве вокального дебюта Коля записал в моем исполнении "Память" — известную песню Барбры Стрейзанд из бродвейского мюзикла "Кошки". Коля устроил моё выступление, на котором я должна была вживую исполнить песню, в воинской части. Он сказал, что солдаты оценят моё пение. Но, так как со звуком в воинской части были кое-какие проблемы, придётся включить дорожку с моим пением, заранее записанным, и я должна буду петь под эту фонограмму.
Я чувствовала себя так, как будто сбылись мои мечты. Я всегда хотела стать известной певицей. Впрочем, к этим мечтам в Церкви относились без особого одобрения, и в прошлом мне доставалось от духовенства за то, что я была "тщеславна", поскольку пела слишком громко, или слишком с чувством, или просто потому, что мне очень нравилось выступать. Но здесь некому было мне запрещать. Клифф и Симона были не против моего пения, а у Дарлин я и не спрашивала, что она об этом думает. Я предвкушала предстоящее пение, как у USO [United Service Organizations], но для Красной Армии, и была потрясена тем, что мне подвернулась такая возможность.
Воинская часть располагалась недалеко от Летнего дворца, и мы отправились туда с телевизионной командой на смешном оранжевом микроавтобусе, который запомнился мне ещё в аэропорту.
В части был небольшой актовый зал, в который колонной стали заходить советские солдаты в форме. В ключевых точках актового зала установили камеры. Красное платье на бретельках ниспадало складками с моих плеч до лодыжек в красных завязках. Накануне вечером я заплела свои длинные золотистые волосы в косу, и сейчас они были пышные и курчавые, буйные, как грива у льва. Коля оставался за кулисами рядом со мной и воодушевляюще поглядывал на меня.
— Деб, когда ты закончишь петь, — сказал он, — тебе подарят цветы. Возьми цветы и скажи "спасибо" по-русски, а потом скажи, что ты любишь их, на английском! Будет очень круто!
Камеры поехали, я вышла на сцену, нервно улыбнувшись ненадолго ослепившему меня яркому прожектору, и покосилась в сторону ждущих солдат. Заиграли первые грустные ноты песни, я начала раскачиваться в такт, позволив ей увлечь меня, и потом я начала подпевать, стараясь попадать в воспроизводимую запись. Пару раз я точно не попала, но, похоже, никто не заметил. Когда песня закончилась, на сцену поспешил солдат с огромным букетом красных роз, который я приняла с улыбкой и грациозным поклоном.
Я помахала солдатам.
— Спасибо! — крикнула я. — I love you guys!!
Солдаты не очень много аплодировали, зато тут и там раздавались одобрительные возгласы. Я снова поклонилась и ушла за кулисы, где Коля взял меня за руку и познакомил с некоторыми рядовыми. Солдаты окружили меня со всех сторон, протягивая прямо к моему лицу рублёвые банкноты и другие клочки бумаги, выпрашивая автографы.
Чувствовать такое к себе внимание было просто чудесно, и, однако, помимо этого, я немного ощущала себя самозванкой. Как-никак, я была всё-таки не Барбра Стрейзанд! Я вообще была никем! Но я продолжила разыгрывать этот спектакль, радуясь, что могла принести хоть немного света в унылую жизнь Советской армии. Один из солдат пустил по кругу бутылочку водки.
— Знаете, — сказал солдат по-английски с сильным акцентом, — нам тут пить водку нельзя! Может влететь! Но мне наплевать!
Он передал водку мне, я сделала глоток, улыбнулась и отдала бутылку назад.
Русский солдат просиял мне в ответ, но потом лицо его стало серьёзным, и он торжественно произнёс:
— Если у нас с вами будет война, надеюсь, вы победите.