Глава четырнадцатая

Вскоре после моего переезда на новую квартиру я пригласила Колю, Кирилла и Диму на вечеринку в честь новоселья. Дима привел с собой свою девушку Иру. Мы пили шампанское и водку и поднимали бокалы за дружбу. Разговор зашёл о музыке, и, раскованная алкоголем, я запела непристойную русскую народную песню про парочку, отправившуюся на лодке кататься по Волге.
Поцелуй меня, миленок,
Без отрыву сорок раз,
Лишь тогда тебе поверю,
Что любовь крепка у нас!
Русские захихикали от моего странного акцента, а Коля спросил меня, понимаю ли я смысл слов. Я заявила, что понимаю, но он всё равно захотел объяснить мне смысл песни, и я покраснела от щекотливости темы. Его зеленые глаза искрились радостью, так как он заметил моё смущение, и от этого оно становилось только больше.
Через несколько дней он спросил меня, не хочу ли я с ним отправиться смотреть достопримечательности. Я была рада возможности такой экскурсии. Мы с Колей немного прокатились на ржавом красном троллейбусе в сторону от здания телецентра и вышли у Приморского парка Победы. Он повел меня через лужайку к озеру, у которого я увидела множество ярко раскрашенных катамаранов.
Я засмеялась, заметив, как Коля пытается напустить невинный вид. О господи, он думает, что я поцелую его, как в той песенке! Мы стояли в очереди на прокат, и я призадумалась. Мой смех сменился чувством вины. Я искала способ избежать его "натиск", не обидев и не потеряв в нём друга. Мы крутили педали маленького желтого судна, катались по озеру, и я постоянно старалась поддержать разговор, нервничала и пыталась направлять его в самое житейское русло.
В то время мы говорили практически на своём собственном языке — странной помеси русского и английского, которую окружающие не всегда понимали. "Ping!" — говорили мы друг другу, если наши пути пересекались в лабиринте коридоров "телевидения". Никто, кроме нас двоих, не знал, что это значит. Это было наше личное приветствие — напоминание о том, как однажды мы разговаривали о подводных лодках. Я рассказала ему, что подводные лодки здороваются, "пингуя" друг друга в темных, безмолвных глубинах океана.
Но я чувствовала, что Коля уже удаляется от меня, как корабли расходятся во тьме. Мне было очень плохо от этого чувства. Я не хотела обидеть его! И не хотела оттолкнуть. Я просто не хотела, чтобы он меня "не так понял".
Жизнь в колледже "Амбассадор" плохо подготовила меня к подобным ситуациям. Четыре года подряд я скрупулёзно придерживалась "безбрачного" образа жизни, который был в колледже обязательным. Встречаться с одним и тем же молодым человеком более двух раз за семестр запрещалось. Держаться за руки было нельзя, о поцелуях не могло идти и речи. К тому, чтобы просто сидеть вместе с человеком противоположного пола, у нас относились неодобрительно. Ни у кого даже мысли не было, что можно "застукать" девушку наедине с парнем в закрытом помещении! Нам настойчиво предписывали удерживаться "от всякого вида зла" — и остаться наедине с учащимся противоположного пола вызывало подозрение.
Помимо строгих правил, которым мы следовали, в свои двадцать пять я еще и не была особо уверена в своей красоте. Еще каких-нибудь год-два назад женщинам в Церкви запрещалось пользоваться косметикой, а без неё я воспринимала своё отражение в зеркале как "серую мышку", а не как красоту. Воспринимать себя красивой считалось у нас тщеславием в стиле Далилы, Иезавели или ещё каких-нибудь ветхозаветных искусительниц. Это было недостойно настоящего обращенного в Истинную Церковь Бога.
Да, я была творческим, талантливым человеком. Но эти достоинства не ценились мужчинами в колледже Амбассадор. Многие из них, задавшись целью попасть в священство, мечтали о раболепных жёнах, готовых "обернуться" вокруг мужа и забыть о своих мечтах. Им была нужна женщина, как из тридцать первой главы Притчей Соломоновых: умеющая хорошо готовить и убирать, без каких-либо целей в жизни, кроме как быть безупречной домохозяйкой и матерью. К женщинам, мечтающим о своей карьере, относились неодобрительно.
Я не пользовалась особой популярностью у парней в колледже. Они смеялись надо мной за моей спиной, или, что хуже, встречались со мной из жалости. Может быть, дело было отчасти в моей фамилии, которая звучала устрашающе для тех, кто вырос в тени моего дяди. Но про себя я думала, что что-то со мной не так. Что я непривлекательна для мужчин.
А теперь внезапно я оказалась в центре внимания нескольких русских парней. Дарлин уехала и больше не могла красть внимание ко мне и забивать клинья между мной и моими друзьями. Это было чудесно. Я была на седьмом небе. И даже не пыталась ничего контролировать.
Я догадывалась, что между Колей и Кириллом развернулась какая-то борьба, но не была уверена, почему они так плохо относятся друг к другу. Как-то вечером, перед уходом из телецентра, я застала Кирилла, сидящего с подавленным видом в одиночестве за столом. Я спросила у него, что случилось, и он ответил по-русски, что у него нет друзей.
— Я — твой друг, — сказала я тоже по-русски.
И с тех пор я чувствовала особое родство с этим одиноким, темноволосым русским парнем. Он жил в той же части города, что и я, и поэтому мы часто возвращались с работы вместе. В свои двадцать один год Кирилл отличался иронией, сарказмом и зачастую цинизмом. Он отслужил два года в Советской армии, где водил танки. Боя он никогда не видел, но что-то в его жизненном опыте оставило тень в его душе, которую я могла почти физически ощущать, как в своей. Мне сразу же захотелось встать на его защиту. Он не пользовался популярностью, и Коля часто отзывался о нём плохо.
Я заявила Коле, что он должен подружиться с Кириллом. Что неправильно следовать за толпой и издеваться над ним. Я не понимала, почему столько людей относилось к нему плохо, и хотела помочь ему найти друзей. Коля был не в восторге, но нехотя согласился попробовать наладить отношения с Кириллом. Но только потому, что я его об этом попросила.
Через какое-то время Коля и Кирилл были у меня в квартире и пили сладкое Советское шампанское. Я не выдержала и стала рассказывать им, как плохо мне было в Церкви, какие испытываю противоречивые чувства, и как трудно мне было уживаться с другими членами экспедиции. Я поспешно выложила им все свои проблемы, и мне было так хорошо оттого, что с кем-то я могу быть честной — но в то же время мне было неловко. Не уверена, что тогда они поняли всё до последнего слова, но мои чувства, как мне кажется, удалось передать.
— Мы с тобой, Деб. Мы с тобой, — сказал Кирилл, похлопывая меня по спине.
Мне стало тепло от той близости, которую я ощутила со своими русскими друзьями. В сердце своём я почувствовала подтверждение своим мыслям: я всегда знала, что русские — не монстры, как их изображают в американском кино. Это было такое достижение! Мне хотелось обнять себя саму от радости.
Но спустя пару дней я заметила клочок бумаги, выпавший из кармана у Кирилла на работе. Я подобрала его и увидела, что это письмо ему от Дарлин.