Thread: Russian translation of "My Big Fat Soviet Adventure" (see Blogs)

Gentle как в противоположность strong, energetic. Я думаю здесь легкий или нежный подходит лучше

Let us ask Deb herself
Deb, what was the meaning of "gentle" in "giving him gentle massages" in Chapter Nine?

yes, I've read an original text. I found in a dictionary that 'gentle' have some sences and (most close) for me is 'нежный.' I also understand that you do it for parallel reading. I just think that it be normal if use this translate as a "устойчивое выражение" (ну типа того ) - "легкий массаж". но это только мое представление ситуации и я совершенно не настаиваю

You are quite probably right. Let's wait till Deb approves your translation and I'll correct mine then.

She also gave him "non-contact massage" (we call it Reiki in US but I didn't know that then), but I didn't get into that in the chapter.

I think нежно works. Sofa was a very nurturing, caring person.

Originally Posted by JamarriJa

Yanis, everytime when I read next translated part from Deb's book, I amazed how delicate and interesting you do it. Also it seems me that Deb is the wonderfull and talanted writer. Deb, I don't know is it so but I think it doesn't your first book. And this so strange for me read real thoughts of man which I can talk 'on-line'. I wouldn't praise you before the end of book but I can't refrain from this...(Я бы не хотела хвалить до окончания книги, но не могу удержаться от этого). I'll hold my emotions from this day forward (впредь буду сдерживать свои эмоции).

I am pleased that you like it! And thank you for your words! I worked as a TV reporter for many years, and before that I wrote some articles for (religious) magazines. But when the blog is complete, I will weave in more of my story about growing up in an abusive church, and that will be my first book

So, "gentle" had the meaning of "lighter" version of massage as compared to "normal" massage, without any additional meaning? If so, JamarriJa's translation "лёгкий" definitely fits better here.
I translated the adjective as "аккуратный" trying to underline the care with which that woman massaged Kirill while she knew he suffered from the consequences of late night drinking.

EDIT: Oh, just have seen you suggest "нежный". That is a literal translation of the source ("нежный массаж") but it has an (correct me if I'm wrong) erotic/intimate flavor

Hmmm, I'm now more confused than before!

about erotic flavor I'm agree with you. it will seem so. that is why I say about 'легкий.' мне кажется в русском языке "легкий массаж" будет нести и такой смысл - " the care with which that woman massaged Kirill while she knew he suffered from the consequences of late night drinking."

I could ask author: Deb, why you didn't write that Sonya made Reiki-massage for Kirill if it was so? But it will rude and indecent. this is her right (право). so, we need some others opinions heh

Definitely there was nothing erotic in the massage. Sofa was kind of like a mom to Kirill. So I must not fully comprehend the nuances of the word "нежно" ))) This is why Inego is translating the blog into Russian, and not me!!!

Originally Posted by JamarriJa

I could ask author: Deb, why you didn't write that Sonya made Reiki-massage for Kirill if it was so? But it will rude and indecent. this is her right (право). so, we need some others opinions heh

I didn't write it because I didn't think enough people would be familiar with what Reiki is, and I didn't want to go into an explanation at that point.

Originally Posted by Deborski

I didn't write it because I didn't think enough people would be familiar with what Reiki is, and I didn't want to go into an explanation at that point.

You are right, I am one of these people, I'd definitely have gone to Wikipedia to check what Reiki is

Глава десятая

Беспокойство — служанка творчества.
Т. С. Элиот

Дарлин, называя меня "настойчивой и впечатлительной", была права, хоть и пыталась этим оскорбить. Я была артистичным, музыкальным, творческим и эмоциональным человеком. Из-за этих качеств я была одинока, потому что большинство людей, как ни странно, имели больше общего с Дарлин, чем со мной. Я мечтала найти единомышленников в России среди актёров, музыкантов и поэтов. В глубине души я чувствовала, что это желание шло ещё дальше. Но меня начинали уже мучить сомнения. Сомнения насчёт будущего. Сомнения насчёт любви.
Когда я работала над сценариями для "Найди меня" и исследовала с Колей телецентр, я была в экстазе от своей жизни. Я чувствовала себя реализовавшимся человеком, уверенным, счастливым, как будто в России у меня были супер-способности. В Америке я была никем и ничем — обычной выпускницей колледжа, работавшей скромным сценаристом для религиозной телепередачи. Я умела петь — и что с того? Петь мог каждый, и многие пели лучше меня. Я была непримечательным человеком, и тысячи других непримечательных людей в Голливуде были готовы подрабатывать официантами и жить на улице ради шанса когда-нибудь стать звездой. Но в России я оказалась тут же заброшена на пьедестал славы. Я пела на телевидении для восьмидесяти миллионов зрителей! Это было невероятно. И, конечно, так долго продолжаться не могло.
Прошло уже почти шесть месяцев в Советском Союзе, и моя "новизна" начала исчезать. Я уже была не "американка", а просто человеком со своими проблемами. Человеком, с которым было не всегда весело и приятно.
Я никогда не знала заранее, что может привести к приступу беспокойства. На самом деле я тогда даже не знала этого словосочетания — "приступ беспокойства", — но испытывала эти приступы всю свою жизнь. Они заключались в том, что у меня подступал к горлу комок, я начинала плакать и не могла остановиться, чувствуя только стыд и страх — особенно если это происходило на глазах у других. Русские говорили, что я "нервная". Nervous.
Я жила в своём собственном мире чувств и не имела смелости с кем-нибудь им поделиться. Я не смогла бы объяснить эти чувства, даже если кто-нибудь меня попросил. Я и сама не до конца в них разбиралась. И иногда они так меня переполняли, что вырывались наружу.
Однажды русские устроили вечеринку для всех сотрудников. Я сидела в углу рядом с Дарлин, флиртующей с продюсером популярного телесериала "Адамово яблоко". Я попыталась принять участие в беседе, но мой русский всё ещё был далёк от совершенства.
Режиссёр засмеялся над чем-то, сказанным мной, и повернулся к Дарлин. — Она что, сказала "хуй"? — спросил он.
— Что значит "хуй"? — спросила я.
— "Dick", — сказала она, нахмурившись, и они засмеялись.
Несколько раз я попыталась снова присоединиться к разговору, но мои попытки были отвергнуты, и в конце концов я сдалась. Я чувствовала себя подавленной, одинокой и с ужасом поняла, что слёзы катились по моим щекам. "О господи, только не это! Как их остановить?" — подумала я в отчаянии. Деваться было некуда. Я не могла выбежать из комнаты через всю толпу, потому что произошел бы скандал. Так что я просто сидела в углу, и слёзы катились по моим щекам, но скандал всё-таки случился — "кроткий и молчаливый".
Из вежливости никто ничего не сказал, но я знала, что все видели, как я плачу. Мне хотелось провалиться на своём месте и исчезнуть. Потом русские сказали, что для всех нас у них приготовлены подарки. Мне, Клиффу, Симоне и Дарлин подарили книги с русской классикой. В каждой книге на титульных страницах русские написали по пожеланию. Пожелание, написанное для меня, было особенно личным, и я должна была громко зачитать его вслух.
"Веселье и счастье пусть Дебби найдут,
а неурядицы к чёрту идут!"
Я была в полнейшем ужасе. Я уже не слушала, что было написано в других книгах, — кажется, это были русские пословицы и поговорки. Я даже не могла хотя бы попытаться объяснить свой стыд. Это был кошмар. У меня было такое чувство, будто всё это происходит не со мной. Я заметила, как Симона понимающе кивнула и поглядела на Клиффа. Наступило неловкое молчание. Я сумела выдавить "Спасибо", благодаря русских за подарок.
— Заплакать на вечеринке, — заметила уже потом Симона, — это печально. Но, может быть, теперь русские будут к тебе относиться лучше, раз они увидели, что и у тебя есть свои слабости. Может, им приятно видеть, что американцы несовершенны.
— А я тебе что говорила? Ты для русских обуза, — сказала мне Дарлин. У меня земля ушла из-под ног. Конечно, так оно и было.
— Бедные ребята, — продолжала она, — они так стараются помочь тебе, у них на тебя уходит столько сил!
После этого случая я ушла в себя. Мне было стыдно. Я нашла укромное место на верхних ступеньках лестницы в телецентре, сидела там и иногда читала, писала в своём дневнике или просто размышляла о странных событиях, происходящих со мной. Здесь было моё "убежище" на те случаи, когда я чувствовала, что снова становлюсь слишком "нервной" для окружающих.
Я не знала, сколько ещё смогу выдерживать совместное житьё с Дарлин. Я была глубоко несчастна. Со мной она вела себя осуждающе, холодно и сдержанно, и совершенно наоборот — с русскими. Особенно с молодыми русскими парнями. Мои друзья, Коля и Кирилл, похоже, относились к ней хорошо и часто разговаривали с ней, и от этого мне ещё чаще хотелось сидеть на той лестнице. Они не знали Дарлин с той стороны, с которой знала её я.
Так или иначе, но в тот год у судьбы были свои планы насчёт Дарлин. Клифф каждую неделю писал отчеты мистеру Большому и Важному Боссу, и вскоре мистер Большой и Важный Босс решил, что участие Дарлин в проекте должно ограничиться только полугодом, а остальные останутся на целый год. Дарлин была в ярости, но, как ни странно, в эти последние месяцы её пребывания в России она стала относиться ко мне лучше. Друзьями мы не так и не стали, но теперь в наших отношениях, хотя бы ненадолго, появилась вежливость, а иногда даже понимание. Теперь пришёл её черёд быть "белой вороной".
Дата отъезда Дарлин приближалась, и мне показали новую квартиру на юге города, недалеко от площади Победы — памятника солдатам Красной Армии, сражавшимся и погибавшим во время Великой Отечественной войны, или, как называли её американцы — второй мировой войны.
Это была маленькая студия с крошечной кухней и раздельным санузлом. Единственная комната в этой квартире служила и гостиной, и спальней. В закутке размещалась уютного вида кровать средних размеров под коричневым вязаным покрывалом ручной работы. Под большим окном в комнате стояли два ярко-красных кресла. И на одном из этих кресел на весеннем солнышке лежала, свернувшись клубочком, красивая сиамская кошка. Дом, милый дом!

Глава одиннадцатая

Одинокому — везде дом.
Русская пословица

Жить самой по себе было одиноко, но одиночество в сравнении с той подавляющей атмосферой, в которой я находилась до этого, было облегчением. Наконец-то я могла свободно вздохнуть! Я предвкушала возможность приглашать сюда своих русских друзей, устраивать собственные вечеринки и радоваться их обществу, не переживая из-за того, что Дарлин "уведёт" беседу или начнет двусмысленно шутить под смех моих друзей.
Я жила всего в нескольких кварталах от Кирилла, и поэтому иногда ездила домой в его обществе. Если у Кирилла были деньги, он тратил их на машины, которые ловил — если, конечно, перед этим сделал достаточные запасы сигарет и водки. У людей, у которых в то время водились лишние деньги, было привычкой ловить машины. Для этого нужно было просто встать на обочине, протянуть руку и помахать ей. Кто-нибудь останавливался, далее вы открывали дверь, объявляли, куда вам нужно, и водитель называл в ответ цену по своему усмотрению (в те дни обычной была сумма между десятью и двадцатью пятью рублями). Если цена вас устраивала, водитель говорил: "Садитесь!", и вот вы в пути.
Каждый день по своему настроению я выбирала различные виды транспорта. Если мне хотелось поболтать, я останавливала машину. Я обнаружила, что иногда бывали дни, когда мне нравилось разговаривать с самыми разными водителями. Случайных пассажиров вроде меня подбирали машины всевозможных видов. Похоже, и обычные граждане, и милиция, и скорые, и даже военные с удовольствием пользовались возможностью подзаработать пару рублей на стороне. Однажды меня удивил гигантский автобус Интурист, идущий пустым после работы. Он подкатил ко мне и опустил свои величественный гидравлический трап с шипением, напоминающим DeLorean из "Назад в будущее". За двадцать пять рублей я купила себе поездку до дома, одно топливо для которой, возможно, стоило в несколько сотен раз дороже.
Как только я садилась, водитель неизменно спрашивал, откуда я. Я сделала из этого игру. "А как вы думаете, откуда я?" — спрашивала я по-русски. Они пытались угадать с нескольких попыток. Обычно они называли Эстонию, Польшу, Литву, а иногда Норвегию. И лишь редко они отгадывали, что я из Америки. В тысяча девятьсот девяносто первом году в России жило мало американцев, и они почти без исключения проживали в "гостиницах для иностранцев" и не ловили попутные машины. Кажется, в те времена только русская мафия была знакома с американским акцентом.
В те же дни, когда говорить мне не хотелось, я добиралась на метро. Русские не говорили в метро, и я старалась изо всех сил слиться с толпой, сидя спокойно и без эмоций, читая книгу. Я одевалась как русские — носила зимой меховую шапку и длинное чёрное пальто. Свои длинные светлые волосы я заплетала в косу, как в русских сказках.
Я была на седьмом небе от своей новой свободы. Теперь, когда Дарлин уехала, у меня наконец-то появился шанс блистать. Я приглашала русских друзей, и мы проводили время за приятными беседами и бутылками сладкого Советского шампанского, вина, коньяка или водки. Часто я дарила им приятные мелочи: американское пиво, шотландский джин, европейский шоколад — то, что продавалось в "Берёзке".
Это было счастливое время. Блаженное время: зимой пришли белые ночи. Солнце оставалось белым, как масло, и только слегка уходило за горизонт до рассвета. В такие ночи хотелось гулять допоздна, закатывать вечеринки, а ещё налетали комары.
Комары в Ленинграде были размером с вертолёт. На окнах не было сеток, так что комары атаковали мою комнату всю ночь и звенели так громко, что, наверно, соседям было слышно, и кусали меня, как только мне удавалось заснуть, спрятав голову под подушкой.
Тогда от них не было химических средств, и мне приходилось использовать лак для волос. Они пикировали на меня, как маленькие МиГи, а я била по ним из своей артиллерии, пока они не оставляли меня в покое — или пока я не уставала от этого поединка. Последнее, пожалуй, случалось чаще.
Жизнь пока была хороша.

As summer solstice neared, in June of 1991, just prior to Darlene's departure from Russia, we took a cruise up the Neva River.
...
It was a relaxing, enjoyable time. I had my own cabin, separate from Darlene, and I relaxed on my bunk, listening to Abba on my Walkman and gazing out the window. From time to time the intercom in my room would buzz with announcements about places of interest that we were passing.

Сломал весь мозг в попытках перевести. Смысл прекрасно понятен, но перевод либо звучит не по-русски, либо не соответствует тому, что в оригинале:
"Это было расслабляющее, приятное время."
"Я приятно проводила время и расслаблялась."
"Обстановка была приятная и расслабляющая."

Originally Posted by Inego

Сломал весь мозг в попытках перевести. Смысл прекрасно понятен, но перевод либо звучит не по-русски, либо не соответствует тому, что в оригинале:
"Это было расслабляющее, приятное время."
"Я приятно проводила время и расслаблялась."
"Обстановка была приятная и расслабляющая."

Немного отсебятины спасет и стиль и содержание:
"От этого времени в моей памяти осталось ощущение свободы и расслабленности."

Кстати, "обстановка" - тоже отсебятина.

"Это было расслабляющее, приятное время." - мне больше нравится этот вариант. если уж ты придерживаешься параллельности текста, как где-то уже писал. а про отсебятину могу предложить "Это было приятное время, и я смогла расслабиться"

Глава двенадцатая

В июне тысяча девятьсот девяносто первого года, незадолго до летнего солнцестояния и накануне отъезда Дарлин из России, мы отправились в круиз по Неве.
Ирина Прудникова, начальница отдела рекламы, в котором мы работали, устроила этот круиз, чтобы мы могли увидеть красивые исторические места.
Мать Симоны прилетела из Австралии как раз к этому круизу, и ещё с нами ехал один из начальников Ленинградского радио, подружившийся с Клиффом и Симоной.
Когда мы ждали на пристани, стало ясно, что что-то было не так. Капитан круизного судна отказывался пропускать нас на борт, утверждая, что иностранцам нельзя было участвовать в круизах. Мы пытались объяснить, что работаем на Советское правительство, но, сколько бы мы ни говорили, это на него не действовало. Иностранцев никогда не пускали на круизы, и он боялся нарушить этот существовавший много лет порядок.
Ирине Прудниковой пришлось раздобыть разрешительное письмо от директора Ленинградского телевидения, личного друга Ельцина. Она привезла письмо на пристань и вручила капитану корабля. Только это окончательно убедило его разрешить нам пройти по трапу. Поездка задержалась на несколько часов, и все остальные пассажиры были вынуждены ждать, пока официальные лица разберутся между собой.
Это был один из остатков старой советской бюрократии, которая всё ещё доминировала. Иностранцы с Запада всё ещё были редким зрелищем в России, и многие относились к нам с подозрением. По счастью, большинство относилось скорее с любопытством, чем с подозрением, и благодаря правильным связям или ошибкам при выдаче разрешений нам в конце концов удавалось попасть туда, куда еще никому — по крайней мере с Запада — попасть не удавалось.
Уже потом, гораздо позже, я узнала, что по пути нашего круиза располагалась советская военная база или какой-то пост прослушивания. Вот почему капитан так упрямо отказывался принять иностранцев на борт своего судна.
Но когда корабль с пыхтением полз вверх по Неве мимо заводов и труб, мимо берегов, покрытых лесами, а потом через обширные просторы Ладожского озера, мы и не думали о холодной войне. Ладожское озеро было крупнейшим в Европе и четырнадцатым по размеру в мире. Лесистые берега растаяли вдали, серые воды протянулись во все стороны, и земли больше не было видно. Целых два дня мы пересекали громадную гладь воды. Нам рассказали, что зимой озеро полностью покрывается льдом, и по нему ездят грузовики.
Время было приятное и расслабляющее. У меня была своя, отдельная от Дарлин, каюта. Я отдыхала на скамье, слушала Abba на своём Walkman и глядела в окно. Время от времени в моей комнате гудел интерком и объявлял интересные места, мимо которых мы проплывали.
Мы пересекли озеро и отправились на северо-восток по реке Свири, соединяющей Ладожское и Онежское озёра недалеко от полярного круга. По пути мы прошли несколько шлюзов. Я стояла на носу круизного корабля и смотрела, как уровень воды медленно поднимается в массивных стальных сводах. Когда вода поднималась до нужного уровня, гигантские ворота открывались и корабль продолжал своё путешествие вверх по течению.
Мы с удовольствием завтракали блинами, лососёвой икрой и шампанским в столовой корабля и вели дружеские, умиротворённые беседы. К моему облегчению, Дарлин нечасто присоединялась к нам. Она начала обращаться к подруге Клиффа и Симоны на "ты" — используя личное обращение вместо "вы". Про себя мы думали, что это было неуместно. Она была не только высокопоставленной начальницей на Ленинградском радио, но и намного старше Дарлин, и у неё седели волосы. Однако Дарлин, всегда убежденная в своей значимости, поскольку она закончила Стэнфорд, считала себя равной этой женщине по социальному статусу.
Мы приставали в маленьких городках по маршруту нашего путешествия. В одном из них мы зашли в музей с предметами старины с крайнего Севера. Ещё нам понравились псалмы в захватывающем исполнении а капелла монахов русской православной церкви.
Мы добрались до самой северной точки нашего путешествия — острова Кижи. Остров, образованный несколько тысяч лет назад отступающими ледниками, был покрыт ярко-зелеными весенними лугами. На нём стояла старинная церковь. Высокое здание шестнадцатого века, увенчанное замысловатыми луковицами- куполами, было целиком деревянное. Даже у более известного собора Василия Блаженного, украшающего Красную площадь в Москве, не было столько куполов! Нам рассказали, что монахам, строившим её, было запрещено использовать металл — даже гвозди — при строительстве. Несколько веков здание стояло и переносило суровые арктические зимы, скреплённое простыми деревянными гвоздями.
Я представила себе, как живу здесь на острове, пытаюсь с кучкой людей согреться у костра среди обжигающих арктических ветров, и дрожь пробежала по мне. Какие же сильные были русские. Вся их история была наполнена потрясающими примерами человеческой силы. Стойко переносили они наступление лютых морозов каждую зиму и, не боясь ледяных ветров и глубоких сугробов, ходили на работу каждый день, чтобы прокормить свои семьи. Они пережили беспощадное нападение фашистов, жестокую блокаду Ленинграда и Сталинград и невероятные потери, которые, как я знала, большинство моих соотечественников не могли себе представить.
Я знала, что кое в чём Дарлин была права. Я не была такой сильной, как русские.

Глава тринадцатая

"Учебники — это советская пропаганда".
— Джерри Фалуэлл, американский религиозный лидер

По моему опыту, у большинства американцев необходимость допустить, что с Советским Союзом может быть связано что-то хорошее, вызывает дискомфорт. Когда советская экономика, в прошлом мощная, застопорилась в агонии, большинство американцев этому обрадовалось или просто восприняло как подтверждение того, что их система демократии и капитализма — лучшее, что есть в мире. Коммунизм был побеждён. Советский Союз скоро должен был кануть в Лету. И, таким образом, вместе с водой смыли и саму ванну.
Даже мои западные коллеги, похоже, смотрели на русских со снисходительным восхищением. Эти бедные подавляемые русские, никогда не знавшие божьей истины... В конце концов, предпосылкой всей нашей "миссии" в России было, как надеялись, обращение. Целая страна атеистов вдруг открылась религии! Словно грифы, почуявшие запах падали, церкви всех деноминаций ринулись в умирающую сверхдержаву, спеша попировать на её костях, спеша "спасти" сонм необращённых душ, "никогда не знавших Иисуса".
Тем не менее, в отличие от остальных церквей, ВЦБ не обращала в свою веру открыто. Это был один из основных принципов нашей церкви, за который я была наиболее благодарна. Мы верили, что только Бог мог "призывать" людей, а мы просто Его инструменты, которые Он использует по своему усмотрению (в интерпретации духовенства ВЦБ, конечно). Мы могли говорить о Боге, если люди хотели говорить о Нём, но не предполагалось, чтобы мы проповедовали необращённым. Проповедь, как правило, ограничивалась территорией Церкви и индивидуальными занятиями. От нас, как "послов" в Россию, ожидалось, что мы будем вдохновлять личным примером.
Как-то раз, пытаясь организовать пример христианской щедрости, я позвонила в штаб-квартиру Церкви и предложила закупить кофейные кружки "Far Side" для наших русских коллег. Нашей команде уже подарили несколько сувениров — от книг в твёрдых обложках до красивых русских хрустальных графинов и фарфоровых чайных сервизов ручной росписи. Было бы справедливо подарить им что-нибудь настолько же ценное. Русским нравились картинки Far Side — может быть, потому, что они являлись одним из примеров западного юмора, который, хоть и перегруженный национальными особенностями, после перевода всё же заставлял их смеяться.
— Да это просто смешно, — сказал мне Рольф, отвечающий за выделение бюджета на российский проект. Его голос неприятно потрескивал, искаженный помехами на телефонной линии за многие-многие мили между нами и Управляющим Холлом ВЦБ в Пасадене. — Мы разоримся на доставке. На это мы точно не пойдём.
— Но это для них будет так много значить, — стала я настаивать, моментально забываясь.
Рольф был явно раздражён.
— Слушай. У нас много программ в странах третьего мира...
Тут уже я разозлилась.
— Советский Союз — не страна третьего мира! Ты же знаешь, что их система образования превосходит нашу, что их литература — одна из лучших в мире, что они...
— Да какая разница. Послушай, у нас нет лишних денег на глупости вроде кофейных кружек. Кроме того, компьютеры, которые мы дали русским, стоят тысячи долларов. Больше они ничего не получат!
Компьютеры и правда ценный подарок, подумала я, повесив трубку. Но это был совсем не личный подарок. В отличие от изысканного хрусталя и фарфора, русские не смогли бы хранить его в своих домах, и ценить, и доставать и разглядывать, и прикасаться к нему долгие годы.
Отношение Рольфа повергло меня в уныние. Почему все смотрят на русских так свысока? Я не шутила, когда говорила, что их образование превосходит наше. Я была в русских школах и вузах, и меня впечатлили дисциплина и критическое мышление, которые я там наблюдала. Дети, похоже, были настроены на учёбу и не отвлекались так, как это свойственно американским детям. Они были сосредоточены, они задавали умные вопросы и прилежно учились.
Если американские дети сдавали тесты, предусматривающие зубрёжку перечня фактов и их обратную выдачу в заданиях типа "выбери один из вариантов" или "заполни пропуски", от русских детей требовалось более всестороннее и устойчивое понимание предметов, которые те проходили. Они писали сочинения, и эти сочинения должны были быть хорошо аргументированы и демонстрировать глубокое знание предмета — в противном случае экзамен считался несданным!
Если бы я могла ходить в такую школу, подумала я. Мои лучшие оценки всегда были за сочинения, а самые плохие — за тесты с выбором одного из вариантов, потому что я постоянно слишком долго думала над тем, что выбрать, логически пытаясь вывести, подходит ли каждый из вариантов, и приходила в смятение, когда два или больше вариантов могли оказаться правильными в зависимости от переменных, не содержащихся в вопросе.
Русских детей учили анализировать, проверять, подвергать всё сомнению. Их интеллект был ярким, быстрым, вычисляющим. Мне уже доводилось спорить с моими русскими друзьями, а потом и с их друзьями, по многим вопросам, включающим науку, религию, философию и политику. У них был блестящий ум, они могли с легкостью спорить на любую тему, пользуясь безупречной логикой и рассуждениями.
Скоро мне стало интереснее слушать их анализ по любому вопросу, учиться у них, а не спорить с ними, потому что в споре почти всегда они разносили меня в пух и прах.