— Милостивый государь! — вдруг загремел кто-то басом над самым ухом Ивана Савича.
Он вскочил как бешеный — и что же? Урод, которого он принял за создание воображения, стоит перед ним, сложив руки крестом, как Наполеон.
— Что-с… я-с… извините… я думал… что вы — сон, — бормотал, трясясь от страха, Иван Савич.
— Кто вы? зачем вы здесь? а? по какому случаю? — говорил толстяк, подступая к Ивану Савичу.
— Я-с? я… помилуйте, — говорил тот, пятясь к дверям, — я чиновник, служу в министерстве… Что вы?
— Я с вами разделаюсь, — говорил толстяк, — разделаюсь непременно, — погодите!
Иван Савич ушел в переднюю, оттуда в сени, всё задом. В сенях он остановился и поглядел в дверь. К нему выбежала Анна Павловна, бледная и расстроенная.
— Это мой опекун… и… и… и… дядя! — сказала она.
— Опекун! — говорил Иван Савич, заглядывая в дверь на толстяка, —
у вас огромная опека, Анна Павловна!
— И вы можете шутить? Подите к себе и не приходите, пока не позову… О, Боже мой! Чем это кончится? Вот какая туча разразилась над нами: заря нашего блаженства затмилась. Я не ждала его так рано из командировки.