Стихи, стихи, стихи...

http://www.russiandvd.com/store/album_a ... Fnumber=11

Екатерина Яровая (1957 - 1992)


Мои печали не по силам

1.
Мои печали не по силам
Тому, кто дремлет на ходу,
К тому ж, отмечу я курсивом,
В любовном пламенном бреду...
И в упоительном экстазе
Молчанье золото? Мура!
Цветы засохли в вашей вазе,
И их сменить дано пора.

Писать стихи какая глупость!
Быть ангелом какая чушь!
Любви мужской известна скупость
Будь он любовник, будь он муж.

Но даже средненький сонет
Прекрасней всех иных побед.

2.
Прекрасней всех иных побед
Победа духа над кроватью!
Но сколько не даю обет,
Мужчин, как наших меньших братьев,
Люблю я,.. как царей зверей.
Люблю и женщин,.. потому как
Они детей рожают в муках, -
Мне жалко их как матерей.

А так же я люблю вино,
Наряды, деньги и машины,
И чтобы с Вами заодно
Меня любили все мужчины.

Ведь обладает адской силой
Все то, что сводит нас в могилу.

3.
Все то, что сводит нас в могилу,
Все то, что гибелью грозит,
Для сердца нашего так мило,
А потому и нас манит.

Я не люблю диеты строгой,
А так же горнолыжный спорт,
Бассейны, бани, хатха-йогу,
Я не люблю ходить на корт,
Где полубоги,.. полуснобы
Об стенку ударяют мяч,
Играют в лаун-теннис, чтобы
Хоть как-то мускулы напрячь.

А мне милей дым сигарет
Любовь, печаль и прочий бред

4.
Любовь, печаль и прочий бред,
Прыжки, ужимки и кокетство
Уже преподносили с детства
Мне неприятности и вред.

Но все же Евы толстозадой
Милей мне стройная Лилит,
Мужчинам же другого надо:
Им пышность радости сулит.

Раз жировой прослойки нету,
То для соблазна нет причин, -
И сколько не ищу по свету,
Других не встретила мужчин!

Шипящих змей люблю корону,
Я с нежным личиком Горгоны.

5.
Я с нежным личиком Горгоны,
Сестра Ехидны и Химер,
Не признаю муштру, погоны,
Уз постоянства, крайних мер.

Мои желания и страсти
Шипят на умной голове.
Цепей, наручников запястья
Мои не ведали. Молве

Записывать меня в поэты
Угодно. Я пока молчу,
Но все ж, скажу Вам по секрету,
Я быть поэтом не хочу, -

Как дура с писаной гитарой !
Я предпочла бы быть гетерой.

6.
Могла б соперничать с Венерой,
И жить с богами наравне
А подойти с высокой мерой,
Так сам Юпитер пара мне!

Несостоятельный любовник,
Придирчивый не в меру муж, -
О, боже, кто скажи виновник
Моих невыразимых мук ?!

Со мной быть нужно осторожным
И не валяться на боку+
И что Юпитеру возможно,
То не позволено быку.

Но за Юпитера пока
Держу я всякого быка.

7.
Держу я всякого быка
За все и даже за рога.
Но, да простят мне эту дерзость
За что они меня все держат ?

Я прихотлива и вольна,
Себе шныряю на просторе,
Как пресловутая волна,
Вся в пенно-кружевном уборе.

Я из капризов создана,
И легкомысленных повадок,
Я чашу страсти пью до дна,
И мне напиток этот сладок.

Хоть ноша жизни не легка,
Держать не устает рука.

8.
Держать не устает рука
Гитару, плетку, чашу, ношу.
Так буду связана, пока
С себя я это все не сброшу.

Я брошу все, настанет день:
Курить,.. ругаться матом,.. мужа,..
Пить,.. отчий дом,.. хандру и лень,
Петь песни и готовит ужин.

Освобожденная душа
Взлетит к каким-то высям горним,
Окинет сверху, не спеша
Все копошенье взглядом гордым+...

...Пора наверно, понемногу
Мне подзаняться хатха-йогой+

9.
Мне подзаняться хатха-йогой
Советуют специалисты.
И я начну , пожалуй с богом,
Пить мяту и тысячелистник,

Начну проращивать пшеницу,
Жевать орехи и коренья,
И жизни новую страницу
Начну без страха и сомненья...

Я возлюблю себя, как бога,
А может быть, еще нежней.
От жизни нужно мне так много,
А может быть, всего нужней

Режим . Режим наладить строго
Неплохо бы ,себе в подмогу.

10.
Неплохо бы, себе в подмогу
Ходить на корты каждый день
И выправляться понемногу,
Отступит, может быть, мигрень!

А может только иностранец
Меня оценит и поймет,
Фирмач, к примеру , итальянец ,
И он с собой меня возьмет

Туда, где секс, духи и вина,
Где солнце светит круглый год
И где у каждого машина,
А может даже самолет.

Себя когда-нибудь продам
В конце концов, признаюсь Вам !

11.
В конце концов, признаюсь Вам,
Не так уж дорого я стою,
Своим вниманьем удостою
Любого, кто захочет сам

Себя, как целую державу,
Корону, скипетр к ногам!
Держи! Носи! Цари на славу!
Зажги сгорю! Проси отдам!

Себя! Но велика держава,
Корона давит, трон высок, -
На королеву нет управы,
Хоть дулу подставляй висок, -

Тому , кому себя продам,
Я, как и всем, не по зубам!

12.
Я, как и всем, не по зубам,
Райцентрам, селам городам,
Непритязательным и серым,
Их служащим и офицерам.

Но песня перехватит горло,
И я опять с душою голой
Стою, открыта всем ветрам,
Родной стране, а так же Вам,

Чей образ не дает покоя+
Увековечу Вас строкою,
Но при условии, что Вы
Меня оставите в живых.

Я о пощаде запросила!
Мои печали не по силам!..

13.
Мои печали не по силам!..
Прекрасней всех иных побед
Все то, что сводит нас в могилу, -
Любовь, печаль, и прочий бред.

И с нежным личиком Горгоны
Я предпочла бы быть гетерой,
Во времена прекрасны оны
Могла б соперничать с Венерой

Держу я каждого быка,
Держать не устает рука.
Мне подзаняться хатха-йогой
Неплохо бы себе в подмогу.

В конце концов, признаюсь, - Вам
Я, как и всем, не по зубам !

Сергей Золотусский

Поэт в России - больше не поэт.
Он не погибнет храбро на дуэли,
Не в лагере умрёт - в своей постели,
И сам не встанет он под пистолет.

Где имена, деянья и грехи?
Пропали запрокинутые лица...
Не зарыдает юная девица,
Читая осиянные стихи.

Поэта нет - и нет у власти слов,
Так и у слова нет бывалой власти...
И нет любви, и доблести, и счастья
В стране поэтов и бунтовщиков.
Где ангелы, что были тут как тут?
Где бесы, что глядели из-за стенки?
Леса, дороги, нивы, деревеньки
И наяву, и в слове пропадут.

И над страною меркнет Божий свет,
И ликом опечалился Мессия:
Поэт в России - больше не поэт,
А без него Россия - не Россия.
___________________________

ПОЛЕ ЗРЕНИЯ

Пропадаю, как трава в траве,
Растворяюсь, как в дожде дождинка,
Исчезаю, как в песке песчинка,
Как волна в нахлынувшей волне.

И не грустно, и не страшно мне:
Остается радуга - улыбка,
Остается песня - птичья скрипка
В предвечерней тёплой тишине.

И от облака к реке наискосок
Луч и взгляд скользнули рикошетом
И ушли, рассеявшись при этом,
На уже темнеющий восток.

Чисто дышит летом окоём,
Не сидите дома, не скучайте,
Вы гуляйте, пойте и играйте
В этом поле зрения моём.

Констатин Ваншенкин

* * *
Я вздрогнул: одноногий паренек
Стоял внизу — уверенный и ловкий,
На валенке единственном — конек,
Прикрученный растрепанной веревкой.

В нелепом положении своем
Он выглядел таким невозмутимым.
Свободно оттолкнулся костылем
И покатил, повитый снежным дымом.

Вот он уже мелькает вдалеке,
Вот снова приближается, как веха,
Летящий на единственном коньке,
Сын нашего отчаянного века.

И он, и все товарищи его,
Скользящие навстречу или следом,
Привыкли и не видят ничего
Геройского, особенного в этом.

Звенит конек, потом костыль стучит
И, как весло, мелькает над рекою.
Я проходил. Я тоже сделал вид,
Что каждый день встречается такое.

1957

Николай Заболоцкий

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!
Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.
А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.
Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Александр Сергеевич Пушкин

Младенцу

Дитя, не смею над тобой
Произносить благословенья.
Ты взором, мирною душой,
Небесный ангел утешенья.

Да будут ясны дни твои,
Как милый взор твой ныне ясен.
Меж лучших жребиев земли
Да будет жребий твой прекрасен.

Константин Бальмонт

ХОЧУ!

Хочу быть дерзким
Хочу быть смелым
Из сочных гроздей
Венки свивать
Хочу упиться
Роскошным телом
Хочу одежды с тебя сорвать!

Хочу я зноя атласной груди
Мы два желанья
В одно сольём
Уйдите, боги!
Уйдите, люди!
Мне сладко с нею
Побыть вдвоём!

Пусть будет завтра
И мрак и холод
Сегодня сердце отдам лучу.
Я буду счастлив!
Я буду молод!
Я буду дерзок!
Я так хочу!

Константин Бальмонт

* * *

Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.

И чем выше я шел, тем ясней рисовалисль,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие-то звуки вдали раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.

Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,
И сияньем прощальным как будто ласкали,
Словно нежно ласкали отуманенный взор.

И внизу подо мною уж ночь наступила,
Уже ночь наступила для уснувшей Земли,
Для меня же блистало дневное светило,
Огневое светило догорало вдали.

Я узнал, как ловить уходящие тени,
Уходящие тени потускневшего дня,
И все выше я шел, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.

Булат Окуджава

Мне все известно. Я устал всё знать.
и всё предвидеть.
А между тем как запросто опять
меня обидеть.

Как мало значу я без гордых сил,
в костюм зашитый.
Мой опыт мне совсем не накопил
от бед защиты.

Судьба моя, беспомощна сама,
и в ус не дует.
История, сходящая с ума,
со мной флиртует.

Флиртуй, флиртуй, сентябрьская ночь,
кажись забавной.
Невыносимо, но не превозмочь
печали главной.
Она стоит, как стрелочник за мной --
служака честный --
и отправляет мой состав земной
в тупик небесный.

Борис Пастернак

***

Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь.
Не надо заводить архива,
Над рукописями трястись.

Цель творчества - самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.

Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.

И надо оставлять пробелы
В судьбе, а не среди бумаг,
Места и главы жизни целой
Отчеркивая на полях.

И окунаться в неизвестность,
И прятать в ней свои шаги,
Как прячется в тумане местность,
Когда в ней не видать ни зги.

Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца.

Николай Некрасов

* * *

Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.

Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя...
И Музе я сказал: "Гляди!
Сестра твоя родная!"

Фёдор Тютчев

***

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить.

http://www.youtube.com/watch?v=UVJe8JsCJKo



Автор стихов и исполнение - Ева Ахтаева

ЕЩЕ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ...

***
Родник любви, возникший неслучайно,
Подвластный повелению небес, -
Не наша – то божественная тайна
Рождения восьмого из чудес.

В людской ли власти воле той перечить
И сомневаться : быть или не быть?
Нам лишь к назначенной заветной встрече
В хмельном потоке щепочками плыть…

Волна страстей то вскинет, то накроет.
Уж сам себе ни царь, ни господин.
Спешишь туда, где, позабыв земное,
Два родника сливаются в один.


***
О любви мы ничего не знаем.
Старый опыт не поможет вновь.
Каждый раз по-разному ступая,
К нам с небес спускается Любовь...

Может плыть неспешною походкой,
Шаг за шагом, скромно пряча взор,
Говорить застенчиво и робко,
Заводя о дальнем разговор...

Ну, а может бурею ворваться,
Всё смешав и в чувствах, и в судьбе.
В страстном "па" стремительного танца
Ввысь взметнуть под музыку небес.


***
В близорукости дней лик любви не узнал.
Мои письма - пушинками...мимо...
В них несмелого "да" драгоценный опал,
Только вслушайся сердцем, любимый.

Только душу навстречу судьбе распахни,
Снам небес приоткрой мрак портьерный.
Звёздный ласковый дождь все желанья твои
Непременно исполнит, поверь мне!

Самым главным желанием - встреча двух Я,
Двух миров, двух комет в дымке млечной.
Коль на век опоздает комета твоя,
Не грусти, ведь любовь моя - вечна.

http://www.stihophone.ru/works.php?ID=3454

https://www.youtube.com/watch?v=MJGygOF5YCA



Стихи - Михаил Сафин

Когда душа болит,
Что ей сиянье дня,
Что ей мерцанье звёзд -
Когда душа горит?
Когда полна огня,
И белый свет не мил,
Когда на сотни вёрст -
Ковыль, один ковыль.

Когда душа болит,
И стынет льдом во сне -
Приди, хотя б на миг,
Поведай о весне!
Ладонями коснись
Заснеженных висков
И тихо улыбнись,
Продлись на семь веков.

Чтоб на восходе дня,
Как в детстве голубом,
Проснуться, всех любя,
И выбежать тайком
В тот необъятный мир,
Что травами пропах,
Где в небе синь да ширь,
Да месяц в облаках.

В шальную высь глядеть
И, растворяясь в ней,
Не ведать о беде,
О том, как всё сильней
Сжимает сердце боль
И душу холодит,
О том, что и любовь
Приходит уходить...

Игорь Губерман. Гарики на каждый день

Эту книгу не следует читать подряд и много, лучше по чуть-чуть из разных глав - по настроению.
Эту книгу не следует читать как источник непререкаемой истины, ибо таковой в природе нет.
Эту книгу не следует читать, ища житейской мудрости, ибо автор сам по ней тоскует.
Эту книгу не следует читать ради полезных мыслей, ибо они всегда противоречат друг другу.
Эту книгу не следует читать в надежде на советы и рецепты, ибо умному они не нужны, а дураку не помогут.
Может быть, эту книгу вообще не следует читать. Но иметь ее дома под рукой - необходимо.


Как многие талантливые художники, выехавшие на Запад в период так называемого застоя, железной рукой удушавшего все ростки свободной мысли, он покинул СССР, чтобы свободно заниматься своим творчеством. Ироничные на первый взгляд строчки его стихов проникнуты поистине сыновней болью за свою униженную Родину - за Россию, за ее терпеливый страдающий народ, обреченный вот уже более 70 лет нести тяжкий крест искупления за грехи своих предков.



* ТОМ I *

I. Как просто отнять у народа свободу: ее надо просто доверить народу

Мне Маркса жаль: его наследство
свалилось в русскую купель;
здесь цель оправдывала средство
и средства обосрали цель.

Что ни век, нам ясней и слышней
сквозь надрыв либерального воя:
нет опасней и нету вредней,
чем свобода совсем без конвоя.

По крови проникая до корней
равнодушная тень утомления -
историческая усталость
бесноватого поколения.

Не в силах нас ни смех, ни грех
свернуть с пути отважного,
мы строим счастье сразу всех,
и нам плевать на каждого.

Мне повезло: я знал страну,
одну-единственную в мире,
в своём же собственном плену
в своей живущая квартире.

Слой человека в нас чуть-чуть
наслоен зыбко и тревожно;
легко в скотину нас вернуть,
поднять обратно очень сложно.

Где лгут и себе и друг другу,
и память не служит уму,
история ходит по кругу
из крови - по грязи - во тьму.

Когда клубится страх кромешный
И тьму пронзает лай погонь
благословен любой, посмевший
не задувать в себе огонь.

Все социальные системы -
от иерархии до братства -
стучатся лбами о проблемы
свободы, равенства и блядства.

Возглавляя партии и классы,
лидеры вовек не брали в толк,
что идея, брошенная в массы -
это девка, брошенная в полк.

Привычные безмолвствуют народы,
беззвучные горланят петухи;
мы созданы для счастья и свободы,
как рыба - для полета и ухи.

Дороги к русскому ненастью
текли сквозь веру и веселье;
чем коллективней путь ко счастью,
тем горше общее похмелье.

В кромешных ситуациях любых,
запутанных, тревожных и горячих,
спокойная уверенность слепых
кошмарнее растерянности зрячих.

II. Среди немыслимых побед цивилизации мы одиноки, как карась в канализации

Когда-нибудь, впоследствии, потом,
но даже в буквари поместят строчку,
что сделанное скопом и гуртом
расхлебывает каждый в одиночку.

Никто из самых близких поневоле
в мои переживания не вхож,
храню свои душевные мозоли
от любящих участливых галош.

В сердцах кому-нибудь грубя,
ужасно вероятно
однажды выйти из себя
и не войти обратно.

С душою, раздвоенной, как копыто,
обеим чужероден я отчизнам -
еврей, где гоношат антисемиты,
и русский, где грешат сионанизмом.

Не могу эту жизнь продолжать,
а порвать с ней мучительно сложно;
тяжелее всего уезжать
нам оттуда, где жить невозможно.

Мне жаль небосвод этот синий,
жаль землю и жизни осколки;
мне страшно, что сытые свиньи,
страшней, чем голодные волки.

То наслаждаясь, то скорбя,
держась пути любого,
будь сам собой, не то тебя
посадят за другого.

Смешно, как люто гонит нас
в толкучку гомона и пира
боязнь остаться лишний раз
в пустыне собственного мира.

Не прыгая с веком наравне,
будь человеком;
не то окажешься в говне
совместно с веком.

Уехать. И жить в безопасном тепле.
И помнить и мучиться ночью.
Примерзла душа к этой стылой земле,
вросла в эту гиблую почву.

Хотя и сладостен азарт
по сразу двум идти дорогам,
нельзя одной колодой карт
играть и с дьяволом и с Богом.

Друзья всегда чуть привередливы.
И осмеять имеют склонность.
Друзья всегда чуть надоедливы.
Как верность и определенность.

С успехами наук несообразно,
а ноет - и попробуй заглуши -
моя неоперабельная язва
на дне несуществующей души.

Свои черты, штрихи и блики
в душе у каждого и всякого,
но непостижимо разнолики,
мы одиноки одинаково.

Эта мысль - украденный цветок,
просто рифма ей не повредит:
человек совсем не одинок -
кто-нибудь всегда за ним следит.

Звоните поздней ночью мне, друзья,
не бойтесь помешать и разбудить;
кошмарно близок час, когда нельзя
и некуда нам будет позвонить.

III. В борьбе за народное дело я был инородное тело

Красив, умен, слегка сутул,
набит мировоззрением,
вчера в себя я заглянул
и вышел с омерзением.

На дворе стоит эпоха,
а в углу стоит кровать,
когда мне с бабой плохо,
на эпоху мне плевать.

Мне моя брезгливость дорога,
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот говно.

Пишу не мерзко, но не ровно;
трудиться лень, а праздность злит.
Живу с еврейкой полюбовно,
хотя душой - антисемит.

Я живу - не придумаешь лучше,
сам себя подпирая плечом,
сам себе одинокий попутчик,
сам с собой не согласный ни в чем.

Пока не поставлена клизма,
я жив и довольно живой;
коза моего оптимизма
питается трын-травой.

Я оттого люблю лежать
и в потолок плюю, что чист и,
что не хочу судьбе мешать
кроить судьбу мою. за все,

Я понял вдруг, что правильно живу,
слава Богу, не бездарен,
по чувству, что во сне и наяву
что происходит, благодарен.

Будущее - вкус не портит мне,
мне дрожать за будущее лень;
думать каждый день о черном дне -
значит делать черным каждый день.

В жизненной коллизии любой
жалостью не суживая веки,
трудно, наблюдая за собой,
думать хорошо о человеке.

На всех перепутьях, что пройдены,
держали, желая мне счастья,
стальные объятия родины
и шею мою, и запястья.

Я не верю вранью отпетому
о просвете во мраке мглистом.
Я отчаялся. И поэтому
стал отчаянным оптимистом.

Во всем со всеми наравне,
как капелька в росе,
в одном лишь был иной, чем все -
что жить не мог в говне.

В этом странном окаянстве -
как живу я? Чем дышу?
Шум и хам царят в пространстве,
шумный хам и хамский шум.

Отнюдь я не был манекен,
однако не был и в балете;
я тот никто, кто был никем,
и очень был доволен этим.

В эту жизнь я пришел не затем,
чтобы въехать в сенат на коне,
и доволен сполна уже тем,
что никто не завидует мне.

Что стал я пролетарием - горжусь;
без устали, без отдыха, без фальши
стараюсь, напрягаюсь и тружусь,
как юный лейтенант - на генеральше.

Всю молодость любил я поезда,
поэтому тот час мне неизвестен,
когда моя счастливая звезда
взошла и не нашла меня на месте.

Мой разум честно сердцу служит,
всегда шепча, что повезло,
что все могло намного хуже,
еще херовей быть могло.

Куда по смерти душу примут,
я с Богом торга не веду;
в раю намного мягче климат,
но лучше общество в аду.

IV. Семья от бога нам дана, замена счастию она.

Женщиной славно от века
все, чем прекрасна семья;
женщина - друг человека
даже, когда он свинья.

Брожу ли я по уличному шуму,
ем кашу или моюсь по субботам,
я вдумчиво обдумываю думу:
за что меня считают идиотом.

Творец дал женскому лицу
способность перевоплотиться:
сперва мы вводим в дом овцу,
а после терпим от волчицы.

Не брани меня, подруга,
отвлекись от суеты,
все и так едят друг друга,
а меня еще и ты.

Я долго жил как холостяк,
и быт мой был изрядно пуст,
хотя имел один пустяк:
свободы запах, цвет и вкус.

Был холост - снились одалиски,
вакханки, шлюхи, гейши, киски;
теперь со мной живет жена,
а ночью снится тишина.

Тому, что в семействе трещина,
всюду одна причина:
в жене пробудилась женщина,
в муже уснул мужчина.

Еще в нас многое звериным
осталось в каждом, но великая
жестокость именно к любимым -
лишь человеку данность дикая.

Тюремщик дельный и толковый,
жизнь запирает нас надолго,
смыкая мягкие оковы
любви, привычности и долга.

Хвалите, бабы, мужиков:
мужик за похвалу
достанет месяц с облаков
и пыль сметет в углу.

Если рвется глубокая связь,
боль разрыва врачуется солью.
Хорошо расставаться, смеясь -
над собой, над разлукой, над болью.

Семья - театр, где не случайно
у всех народов и времен
вход облегченный чрезвычайно
а выход сильно затруднен.

Сегодня для счастливого супружества
у женщины должно быть много мужества.

V. Если жизнь излишне деловая, функция слабеет половая.

Прожив уже почти полвека.
тьму перепробовав работ,
я убежден, что человека
достоин лишь любовный пот.

Время наше будет знаменито
тем, что сотворило страха ради
новый вариант гермафродита:
плотью - мужики, а духом - бляди.

Рассудок, не знававший безрассудства,
и ум, где шалопайство не с руки,
и разум, неотзывчивый для чувства -
от мудрости безмерно далеки.

Не суйся запевалой и горнистом,
но с бодростью и следуй и веди;
мужчина быть обязан оптимистом,
все лучшее имея впереди.

Поскольку жизнь, верша полет,
чуть воспарив - опять в навозе,
всерьез разумен только тот,
кто не избыточно серьезен.

Человек без тугой и упрямой
самовольной повадки в решениях
постепенно становится дамой,
искушенной во всех отношениях.

Сегодня столь же, сколь вчера,
земля полна пиров и казней;
зло обаятельней добра,
и гибче и разнообразней.

За что люблю я разгильдяев,
блаженных духом, как тюлень,
что нет меж ними негодяев
и делать пакости им лень.

У скряги прочные запоры,
у скряги темное окно,
у скряги вечные запоры -
он жаден даже на говно.

Лишь перед смертью человек
соображает кончив путь,
что слишком короток наш век,
чтобы спешить куда-нибудь.

Наш разум лишь смехом полощется
от глупости, скверны и пакости,
а смеха лишенное общество
скудеет в клиническом пафосе.

Есть страсти, коим в восхваленье
ничто нигде никем не сказано;
я славлю лень - преодоление
корысти, совести и разума.

Пути добра с путями зла
так перепутались веками,
что и чистейшие дела
творят грязнейшими руками.

Я уважаю лень за то, что
в ее бездейственной тиши
живую мысль питает почва
моей несуетной души.

Господь, лепя людей со скуки,
бывал порою скуповат,
и что частично вышли суки,
он сам отчасти виноват.

Гниенье основ - анекдота основа,
а в нем стало явно видней,
что в русской комедии много смешного,
но мало веселого в ней.

В искушениях всяких и разных
дух и плоть искушать ни к чему;
ничего нет страшней для соблазна,
чем немедля предаться ему.

VI. Кто томим духовной жаждой, тот не жди любви сограждан

На безрассудства и оплошности
я рад пустить остаток дней,
но плещет море сытой пошлости
о берег старости моей.

Если крепнет в нашей стае
климат страха и агрессии,
сразу глупость возрастает
в гомерической прогрессии.

Когда сидишь в собраньях шумных,
язык пылает и горит;
но люди делятся на умных
и тех, кто много говорит.

Опять стою, понурив плечи,
не отводя застывших глаз:
как вкус у смерти безупречен
в отборе лучших среди нас.

Чтоб выжить и прожить на этом свете,
пока земля не свихнута с оси,
держи себя на тройственном запрете:
не бойся, не надейся, не проси.

Весомы и сильны среда и случай,
но главное - таинственные гены,
и как образованием ни мучай,
от бочек не родятся Диогены.

Чтобы плесень сытой скудости
не ползла цвести в твой дом -
из пруда житейской мудрости
черпай только решетом.

Наука наукой, но есть и приметы;
я твердо приметил сызмальства,
что в годы надежды плодятся поэты,
а в пору гниенья - начальство.

Сквозь вековые непогоды
идет, вершит, берет свое -
дурак, явление природы,
загадка замыслов ее.

Добро уныло и занудливо,
и постный вид, и ходит боком,
а зло обильно и причудливо,
со вкусом, запахом и соком.

В цветном разноголосом хороводе,
в мелькании различий и примет
есть люди, от которых свет исходит,
и люди, поглощающие свет.

На людях часто отпечатаны
истоки, давшие им вырасти:
есть люди, пламенем зачатые,
а есть рожденные от сырости.

Всегда и всюду тот, кто странен,
кто не со всеми наравне,
нелеп и как бы чужестранен
в своей родимой стороне.

VII. Увы, но истина - блудница, ни с кем ей долго не лежится

Я охладел к научным книжкам
не потому, что был ленив;
ученья корень горек слишком,
а плод, как правило, червив.

ХХ век настолько обнажил
конструкции людской несовершенство,
что явно и надолго отложил
надежды на всеобщее блаженство.

В прошлом были те же соль и мыло,
хлеб, вино и запах тополей;
в прошлом только будущее было
радужней, надежней и светлей.

Признаться в этом странно мне,
поскольку в этом мало чести,
но я с собой наедине
глупей, чем если с кем-то вместе.

Толпа естествоиспытателей
на тайны жизни пялит взоры,
а жизнь их шлет к ебени матери
сквозь их могучие приборы.

Живи и пой. Спешить не надо.
Природный тонок механизм:
любое зло - своим же ядом
свой отравляет организм.

Смешно, как тужатся мыслители -
то громогласно, то бесшумно -
забыв, что разум недействителен,
когда действительность безумна.

Высшая у жизни драгоценность -
дух незатухающих сомнений,
низменному ближе неизменность,
Богу - постоянство изменений.

Поэзия - нет дела бесполезней
в житейской деловитой круговерти,
но все, что не исполнено поэзии,
бесследно исчезает после смерти.

Сегодня я далек от осуждений
промчавшейся по веку бури грозной,
эпоха грандиозных заблуждений
останется эпохой грандиозной.

Покой и лень душе немыслимы,
Вся жизнь ее - отдача хлопотам
по кройке платья голым истинам,
раздетым разумом и опытом.

На житейских внезапных экзаменах,
где решенья - крутые и спешные,
очень часто разумных и праведных
посрамляют безумцы и грешные.

На собственном горбу и на чужом
я вынянчил понятие простое:
бессмысленно идти на танк с ножом,
но если очень хочется, то стоит.

Чем у идеи вид проворней,
тем зорче бдительность во мне:
ведь у идей всегда есть корни,
а корни могут быть в говне.

Навеки в душе моей пятна
остались, как страха посев,
боюсь я всего, что бесплатно
и благостно равно для всех.

Всю жизнь готов дробить я камни,
пока семью кормить пригоден;
свобода вовсе не нужна мне,
но надо знать, что я свободен.

Наездник, не касавшийся коня,
соитие без общего огня,
дождями обойденная листва -
вот ум, в котором нету шутовства.

Творчеству полезны тупики:
боли и бессилия ожог
разуму и страху вопреки
душу вынуждают на прыжок.

Только в мерзлой трясине по шею,
на непрочности зыбкого дна,
в буднях бедствий, тревог и лишений
чувство счастья дается сполна.

Найдя предлог для диалога,
- Как ты сварил такой бульон?
спрошу я вежливо у Бога.
- По пьянке, - грустно скажет Он.

Нашей творческой мысли затеи
неразрывны с дыханьем расплаты;
сотворяют огонь - прометеи,
применяют огонь - геростраты.

О жизни за гробом забота
совсем не терзает меня;
вливаясь в извечное что-то,
уже это буду не я.

Мудрость Бога учла заранее
пользу вечного единения:
где блаженствует змей познания,
там свирепствует червь сомнения.

В толпе прельстительных идей
и чистых мыслей благородных
полно пленительных блядей,
легко доступных, но бесплодных.

Во всех делах, где ум успешливый
победу праздновать спешит,
он ловит грустный и усмешливый
взгляд затаившейся души.

Мы тревожны, как зябкие зяблики,
жить уверенно нету в нас сил:
червь сомнения жил, видно, в яблоке,
что когда-то Адам надкусил.

Нам глубь веков уже видна
неразличимою деталью,
и лишь историку дана
возможность врать документально.

Уйду навсегда в никуда и нигде,
а все, что копил и вынашивал,
миг отразится в текучей воде
проточного времени нашего.

Как не торжествует зло и свинство,
а надежды теплятся, упорны:
мир спасет святое триединство
образа, гармонии и формы.

Два смысла в жизни - внутренний и внешний,
у внешнего - дела, семья, успех;
а внутренний - неясный и нездешний -
в ответственности каждого за всех.

Должно быть потому на берегу
топчусь я в недоверии к судьбе,
что в тайне сам себя я берегу
от разочарования в себе.

Наш ум и задница - товарищи,
хоть их союз не симметричен:
талант нуждается в седалище,
а жопе разум безразличен.

Бежишь, почти что настигая,
пыхтишь в одежде лет и знаний,
хохочет истина нагая,
колыша смехом облик задний.

VIII. Счастливые потом всегда рыдают, что вовремя часов не наблюдают

Я враг дискуссий и собраний,
и в спорах слова не прошу;
имея истину в кармане,
в другом закуску я ношу.

Как счастье ни проси и ни зови,
подачки его скупы или круты:
дни творчества, мгновения любви,
надежды и доверия минуты.

Зря и глупо иные находят,
что ученье - пустяк безразличный:
человек через школу проходит
из родильного дома в публичный.

Чтоб жизнь испепелилась не напрасно,
не мешкай прожигать ее дотла;
никто не знает час, когда пространство
разделит наши души и тела.

Из лет, надеждами богатых,
навстречу ветру и волне
мы выплываем на фрегатах,
а доплываем - на бревне.

Счастье - что подвижны ум и тело,
что спешит удача за невзгодой,
счастье - осознание предела,
данное нам веком и природой.

Анахорет и нелюдим
и боязливец неудачи
приходит цел и невредим
к покойной старости собачей.

Как молод я был! Как летал я во сне!
В года эти нету возврата.
Какие способности спали во мне!
Проснулись и смылись куда-то.

По времени скользя и спотыкаясь,
мы шьемся сквозь минуты и года,
и нежную застенчивую завязь
доводим до трухлявого плода.

Мне жаль потерь и больно от разлук,
но я не сожалею, оглянувшись,
о том далеком прошлом, где споткнувшись,
я будущее выронил из рук.

Кто несуетливо и беспечно
время проводил и коротал, мы глупы,
к старости о жизни знает нечто
большее, чем тот, кто процветал.

Сперва, резвясь на жизненном просторе,
словно молодость сама;
умнеем после первого же горя,
а после терпим горе от ума.

Деньгами, славой и могуществом
пренебрегал сей прах и тлен;
из недвижимого имущества
имел покойный только член.

Ты пишешь мне, что все темно и плохо,
Все жалким стало, вянущим и слабым;
но, друг мой, не в ответе же эпоха
за то, что ты устал ходить по бабам.

Когда весна, теплом дразня,
скользит по мне горячим глазом,
ужасно жаль мне, что нельзя
залечь на две кровати разом.

С каждым годом суетней планета,
с каждым днем кишение быстрей,
губят вырастающих поэтов
гонор, гонорар и гонорея.

Дымись, покуда не погас,
и пусть волнуются придурки -
когда судьба докурит нас,
куда швырнет она окурки.

В нашем климате, слезном и сопельном
исчезает, почти забываемый,
оптимизм, изумительный опиум,
из себя самого добываемый.

Надо жить наобум, напролом,
наугад и на ощупь во мгле,
ибо нынче сидим за столом,
а назавтра лежим на столе.

Люблю апрель - снега прокисли,
журчит капель, слезой звеня,
и в голову приходят мысли
и не находят в ней меня.

Какое счастье, что вокруг
живут просторно и привольно
слова и запах, цвет и звук,
фактура, линия и форма.

Все лучшее, что делается нами
весенней созидательной порой,
творится не тяжелыми трудами,
а легкою искрящейся игрой.

Гори огнем, покуда молод,
подругу грей и пей за двух,
незримо лижет вечный холод
и тленный член, и пленный дух.

Чтобы в этой жизни горемычной
быть милей удаче вероятной,
молодость должна быть энергичной,
старость, по возможности - опрятной.

Случилось нынче на потеху.
что я, стареющий еврей,
вдруг отыскал свой ключ к успеху,
но не нашел к нему дверей.

Мы сами вяжем в узел нити
узора жизни в мироздании,
причина множества событий -
в готовном общем ожидании.

Возраст одолев, гляжу я сверху:
все мираж. иллюзия, химера;
жизнь моя - возведенная церковь,
из которой выветрилась вера.

Теперь я понимаю очень ясно,
и чувствую и вижу очень зримо:
неважно, что мгновение прекрасно,
а важно, что оно неповторимо.

Счет лет ведут календари
морщинами подруг,
и мы стареем - изнутри,
снаружи и вокруг.

Наш путь из ниоткуда в никуда -
такое краткосрочное событие,
что жизни остается лишь черта
меж датами прибытия-убытия

Бесплоден, кто в пору цветения
обидчив, уныл и сердит;
гниение - форма горения,
но только ужасно смердит.

Везде долги: мужской, супружеский,
гражданский, родственный и дружеский,
долг чести, совести, пера,
и кредиторов до хера.

Вот человек. Он всем доволен.
И тут берет его в тиски
Потребность в горечи и боли,
и жажда грусти и тоски.

Ах, юность, юность! Ради юбки
самоотверженно и вдруг
душа кидается в поступки,
производимые из брюк.

Не всякий миг пружинит в нас
готовность к подвигам и бедам,
и часто мы свой звездный час
проводим, сидя за обедом.

Эпохи крупных ослеплений
недолго тянутся на свете,
залившись кровью поколений,
рожденных жить в эпохи эти.

Взросление - пожизненный урок
умения творить посильный пир,
и те, кто не построил свой мирок,
охотно перестраивают мир.

Не тужи, дружок, что прожил
ты свой век не в лучшем виде:
все про всех одно и то же
говорят на панихиде.

IX. Увы, но улучшить бюджет нельзя, не запачкав манжет

Наследства нет, а мир суров;
что делать бедному еврею?
Я продаю свое перо,
и жаль, что пуха не имею.

Не плачься, милый, за вином
на мерзость, подлость и предательство;
связав судьбу свою с говном,
терпи его к себе касательство.

Бюрократизм у нас от немца,
а лень и рабство - от татар,
и любопытно присмотреться,
откуда винный перегар.

Родясь не обезьяной и не сфинксом,
я нитку, по которой стоит жить,
стараюсь между святостью и свинством
подальше от обоих проложить.

Печальный знак несовершенства
есть в быте нашего жилья:
везде угрюмое мошенство,
и нет веселого жулья.

Мы сохранили всю дремучесть
былых российских поколений,
но к ним прибавили пахучесть
своих духовных выделений.

Мужик, теряющий лицо,
почуяв страх едва,
теряет, в сущности, яйцо,
а их - всего лишь два.

В любимой сумрачной отчизне
я понял ясно и вполне,
что пошлость - верный спутник жизни,
тень на засаленной стене.

Высокий свет в грязи погас,
фортуна новый не дарует;
блажен, кто верует сейчас,
но трижды счастлив, .

С любым доброжелателен и прост,
ни хитростью не тронут, ни коварством,
я выжига, пройдоха и прохвост,
кто ворует. когда имею дело с государством

Скука. Зависть. Одиночество.
Липкость вялого растления.
Потребительское общество
без продуктов потребления.

Совсем на жизнь я не в обиде,
ничуть свой жребий не кляну;
как все, в говне по шею сидя,
усердно делаю волну.

Блажен, заставший время славное
во весь размах ума и плеч, идея,
но есть эпохи, когда главное -
себя от мерзости сберечь.

Есть в каждой нравственной системе
общая для всех:
нельзя и с теми быть, и с теми,
не предавая тех и тех.

Мои способности и живость
карьеру сделать мне могли,
но лень, распутство и брезгливость
меня, по счастью, сберегли.

X. Живу я более, чем умеренно, страстей не более, чем у мерина

Бывает - проснешься, как птица,
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит.

Не жаворонок я и не сова,
и жалок в этом смысле жребий мой:
с утра забита чушью голова,
а к вечеру набита ерундой.

Дивный возраст маячит вдали -
когда выцветет все, о чем думали,
когда утром ничто не болит
будет значить, что мы уже умерли.

Моих друзей ласкают Музы,
менять лежанку их не тянет,
они солидны, как арбузы:
растет живот и кончик вянет.

Изведав быстрых дней течение,
я не скрываю опыт мой:
ученье - свет, а неучение -
уменье пользоваться тьмой.

Моей душе привычен риск,
но в час разлуки с телом бренным
ей сам Господь предъявит иск
за смех над стадом соплеменным.

Радость - ясноглазая красотка,
у покоя - стеганный халат,
у надежды - легкая походка,
скепсис плоскостоп и хромоват.

Неволя, нездоровье, нищета -
солисты в заключительном концерте,
где кажется блаженством темнота
неслышно приближающейся смерти.

Весенние ликующие воды
поют, если вовлечься и прильнуть,
про дикую гармонию природы
и знать о нас не знающей ничуть.

Умру за рубежом или в отчизне,
с диагнозом не справятся врачи:
я умер от злокачественной жизни,
какую с наслаждением влачил.

Душа отпылала, погасла,
состарилась, влезла в халат,
но ей, как и прежде, неясно, и фактом,
что делать и кто виноват.

Я жил отменно: жёг себя дотла,
со вкусом пил, молчал, когда молчали,
что печаль моя светла,
оправдывал источники печали.

Наружу круто выставив иголки,
укрыто провожу остаток дней;
душе милы и ласточки, и волки,
но мерзостно обилие свиней.

Юрий Ряшинцев

КРЕПОСТЬ АНАНУРИ
И. И.

Вновь Ананури, камень, который горит изнутри розовым светом.
Если бы снова влюбиться и долго любить и никогда не признаться в этом!..
В узкой бойнице — столбик небес и мелькнувшая чёрная тихая птица.
Вот бы признаться и долго любить и уже никогда ни в кого не влюбиться!..

Красный автобус проглотил и унёс остатки крикливой туристской оравы.
Серое русло чересчур широко для зелёного тока Арагвы.
Но лишь безумец, не зная коня, надрывает без толку неживые поводья,
Богу угодны душа и река в год полнокровья и в час половодья,
Так ясно в пору первой листвы, в пору цветущих вишен, черешен,
Что переступающий через любовь не перед ней — пред собою грешен,
Так ясно у ананурской стены, что тот не судья, кто себя не судит.
Это в привычках народных святынь — становиться святынями личных судеб.

Потому что куда нам ещё — куда? — в дни, когда всё так нестойко, зыбко,
И нельзя не плакать, но плакать нельзя — останавливает каменная улыбка,
Останавливает, завораживает, заставляет понять, что и ты — лишь летучее семя жизни,
Но дождутся лишь плоти, а сути твоей — перемрут, не дождутся могильные слизни.
Что за вино в скудельном сосуде, который на камень глядит в надежде,
Что ничего не случится такого, чего бы уже не случалось прежде?

Лампада,

Спасибо Вам большое за эти стихи. Можно рекомедовать несколько стихов Есенина?

mercurius

Quote:

---

Originally Posted by mercurius

Лампада,

Спасибо Вам большое за эти стихи. Можно рекомедовать несколько стихов Есенина?

mercurius

---

Конечно! :D

Юрий Ряшенцев читает свои стихи:
http://www.bard.ru/cgi-bin/mp3.cgi?id=657.14

Владимир Соколов

Я устал от двадцатого века,
От его окровавленных рек.
И не надо мне прав человека,
Я давно уже не человек.

Я давно уже ангел, наверно,
Потому что печалью томим,
Не прошу, чтоб меня легковерно
От земли, что так выглядит скверно,
Шестикрылый унёс серафим.

***


Весна. Финансовые затруднения.
Черёмуха около небосвода.
Когда я почувствовал гул падения,
Мне ветку протягивала природа.

Вот так. Но в воду я тем не менее
Всё реже совался, не зная брода...
Когда во мне убивали гения,
Хорошая, помню, была погода.

***


Листья летят пургой,
Маленьких птиц пугая:
Скоро придёт другой,
Скоро придёт другая.

Милая, Бог с тобой,
Мы недостойны рая.
Скоро придёт другой,
Скоро придёт другая.

Знает цветок сухой,
Знает земля сырая:
Скоро придёт другой,
Скоро придёт другая.

Милая, Бог с тобой,
Не унывай, родная,
Скоро придёт другой,
Скоро придёт другая.

***


Осторожней со словом, мадам!
Нет, я вас никогда не предам.
Никогда не оставлю в беде,
Не обижу ни в чём и нигде.

Есть у слова особая власть —
Утешением к сердцу припасть.
Но и сила смертельная есть.
Вы не знаете, что предпочесть.

Осторожней со словом, прошу.
Я ведь сам говорю и пишу!
И как часто я думаю сам:
Лучше б мысли читать по глазам.

***


Мне страшно,
что жизнь прожита,
Что смерть —
это значит домой.
Что снова трясёт нищета
На грязных вокзалах сумой.

Что родина — это слеза,
Что мать — это холм без креста.
Что вор — закативши глаза,
Гнусит: мир спасёт красота.

А в целом... Да что говорить!
Всего мне страшнее сейчас,
Что я не могу сотворить
Из прошлого будущий час.

***



Поэзия, одна не знаешь ты,
В чём цель твоя конечная...
Иначе
Ты проявила б все свои черты
Давным-давно.
И ни одной не пряча.

Тебе твердит угрюмо:
«Ты не та, —
Большой знаток, —
Идёшь не в ногу с веком!»
А ты молчишь,
задумавшись спроста:
Что происходит
с этим человеком.

***


Зима повисла на ресницах,
На ближних ветках.
На вереницах
Дальних елей
И на беседках.

Снег представляет зиму в лицах
Людей, зверушек...
Зима повисла на ресницах,
Ветвях опушек.

Снег нынешний
со днём вчерашним
Связует искра,
Всё близко так,
что даже страшно,
Что так всё близко...

... Зима повисла на реснице
И на созвездье.

***


Нет сил никаких улыбаться,
Как раньше с тобой говорить,
На доброе слово сдаваться,
Недоброе слово хулить.

Я всё тебе отдал. И тело,
И душу — до крайнего дня.
Послушай, куда же ты дела,
Куда же ты дела меня?

На узкие листья рябины,
Шумя, налетает закат.
И тучи на нас, как руины
Воздушного замка, летят.

***

Константин ЛЕВИН (1924-1984)

НАС ХОРОНИЛА АРТИЛЛЕРИЯ

Нас хоронила артиллерия.
Сначала нас она убила.
Но, не гнушаясь лицемерия,
Теперь клялась, что нас любила.

Она выламывалась жёрлами,
Но мы не верили ей дружно
Всеми обрубленными нервами
В натруженных руках медслужбы.

Мы доверяли только морфию,
По самой крайней мере -- брому.
А те из нас, что были мёртвыми,--
Земле, и никому другому.

Тут всё ещё ползут, минируют
И принимают контрудары.
А там -- уже иллюминируют,
Набрасывают мемуары...

И там, вдали от зоны гибельной,
Циклюют и вощат паркеты.
Большой театр квадригой вздыбленной
Следит салютную ракету.

И там, по мановенью Файеров,
Взлетают стаи Лепешинских,
И фары плавят плечи фраеров
И шубки женские в пушинках.

Бойцы лежат. Им льёт регалии
Монетный двор порой ночною.
Но пулеметы обрыгали их
Блевотиною разрывною!

Но тех, кто получил полсажени,
Кого отпели суховеи,
Не надо путать с персонажами
Ремарка и Хемингуэя.

Один из них, случайно выживший,
В Москву осеннюю приехал.
Он по бульвару брёл как выпивший
И средь живых прошёл как эхо.

Кому-то он мешал в троллейбусе
Искусственной ногой своею.
Сквозь эти мелкие нелепости
Он приближался к Мавзолею.

Он вспомнил холмики размытые,
Куски фанеры по дорогам,
Глаза солдат, навек открытые,
Спокойным светятся упрёком.

На них пилоты с неба рушатся,
Костями в тучах застревают...
Но не оскудевает мужество,
Как небо не устаревает.

И знал солдат, равны для Родины
Те, что заглотаны войною,
И те, что тут лежат, схоронены
В самой стене и под стеною.

1946.

Борис Пастернак

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.

Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.

О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.

О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.

Я вывел бы её закон,
Её начало,
И повторял ее имен
Инициалы.

Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.

В стихи б я внёс дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.

Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.

Достигнутого торжества
Игра и мука
Натянутая тетива
Тугого лука.

Ю.Ряшенцев

Возвращение в даиси

Вздыбленный проулок, сумасшедшая икона
Смотрит тёмным взором в неглубокое окно,
Голубое дерево тбилисского балкона
Язычками перца вдоль перил опалено.

Здравствуй, свадьба курдская, звени-бренчи на таре,
Дай увидеть счастье - да скорее отпусти!
Аль за жёлтой речкою, в высоком авлабаре,
Улочки сосчитаны, не спутаны пути?

Где же наша молодость? - да здесь же, за горами.
Волей честной памяти, средь честной суеты
Прошлое, как дьявол, заключённый в пентаграмме,
Всё никак не вырвется из городской черты.

Всё поёт в подвальчике лудильщик или медник,
Всё поёт, всё жалится, всё просит поберечь
Огненный, балкончатый, певучий заповедник
Диких и непуганых, и не забытых встреч.

Имена ли, даты ли и - да свершится! - лица:
Синий свет даиси к воскрешению воззвал.
Розовеет в сумраке кривая черепица,
Вот забрезжил в комнате хевсурский твой овал.

Но и смерть немыслима, и жизнь неповторима! -
Мальчик моментальный, проносящий в дом лаваш,
Забери и взгляд свой, и меня, и запах дыма
В дальний вечер - твой ещё, давно уже не наш.

И тогда на улочке, даст Бог, такой же тесной,
В незнакомой памяти, в неизвестный миг,
В час даиси пристальный я, может быть, воскресну;
Дай нам Боже, мальчик мой, дай нам Бог, старик...

Евгений Скворешнев (Скворцов)

«Будь русским!»

Быть русским – не заслуга, но обуза.
Когда под гул набата, на бегу,
Вожжами подпоясавшись кургузо,
Хватаем мы оглоблю и слегу.

О собственной забыть беде и боли,
Не поумнев нисколько до седин…
Быть русским – значит воином быть в поле,
Пусть даже в этом поле ты один.

Быть русским – не награда, а расплата.
За то, что миру душу нарасплат,
За чужака встаешь ты, как за брата,
А он потом тебя же и продаст.

Быть русским – это стыдно и позорно,
Когда мы колючею межой
Нелишние свои сбирали зерна
Для детворы не русской, а чужой.

Мы, русские, дуркуем и балуем,
Когда, хватая снег похмельным ртом,
К любому черту лезем с поцелуем,
Отхаркиваясь кровушкой потом.

Живет народ, ведом судьбою хмурой,
За отеческий уклад и образ свой,
Доверчиво расплачиваясь шкурой,
Хотя гораздо чаще – головой.

Мы русские. Мы с нехристью любою
Ломаем братски скудный каравай,
И в благодарность слышим над собою
Всего два слова: «надо!» и «давай!»

Быть русским – отрада, но отрава,
С неизводимой грустью на челе
Платя издревле – щедро и кроваво –
За то, что на своей живешь земле.

Быть русским – значит застить путь бандитам,
Что топчут нашу землю сапогом,
Быть русским – это значит быть убитым
Собратом чаще, нежели врагом.

Быть русским – это значит встать у стенки,
И пусть в тебя стреляет сволочь вся,
Но перед ней не падать на коленки,
Пощады, ухватив сапог, прося.

Быть русским – это должность, долг и доля
Оберегать святую честь земли
От пришлецов, что свой Талмуд мусоля,
Две тыщи лет нас к пропасти вели.

Мы русские. Ступаем мы на плаху,
Окинув оком отчий окоем,
Но нищему последнюю рубаху,
Не мешкая, привычно отдаем.

Быть русским – провидение и право,
Не устрашаясь ни пули, ни ножа,
Топырится упрямо и шершаво,
Не уступая татям рубежа.

Быть русским – значит, хлеб растить в ненастье,
А нет дождя – хоть кровью ороси,
Но все-таки, какое это счастье –
Быть русским! Среди русских! На Руси!

Я русское ращу и нежу семя
Не потому, что род чужой поган,
Но пусть вот так свое опишет племя
Какой-нибудь еврей или цыган.

Быть русским – значит быть в надежной силе.
И презирать родной землею торг.
Не зря ж Суворов рек при Измаиле:
- Мы русские! Ура! Какой восторг!..

Я – русский! Сердцем, вздохом, вздрогом кожи.
Горжусь я древним прозвищем моим.
Не дай мне хоть на миг, хоть в чем-то, Боже,
Не русским стать, а кем-нибудь другим!..

http://youtube.com/watch?v=D0GDWcg2vvI
Читает Иннокентий Смоктуновский

Ф. И. Тютчев.
«Она сидела на полу...»

Она сидела на полу
И груду писем разбирала --
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала --

Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела --
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело...

О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо-пережитой!
О, сколько горестных минут,
Любви и радости убитой!..

Стоял я молча в стороне
И пасть готов был на колени, --
И страшно-грустно стало мне,
Как от присущей милой тени.

Борис Пастернак

Вакханалия


Город. Зимнее небо.
Тьма. Пролеты ворот.
У бориса и глеба
Свет, и служба идет.
Лбы молящихся, ризы
И старух шушуны
Свечек пламенем снизу
Слабо озарены.
А на улице вьюга
Все смешала в одно,
И пробиться друг к другу
Никому не дано.
В завываньи бурана
Потонули: тюрьма,
Экскаваторы, краны,
Новостройки, дома,
Клочья репертуара
На афишном столбе
И деревья бульвара
В серебристой резьбе.
И великой эпохи
След на каждом шагу
B толчее, в суматохе,
В метках шин на снегу,
B ломке взглядов, симптомах
Вековых перемен,
B наших добрых знакомых,
В тучах мачт и антенн,
На фасадах, в костюмах,
В простоте без прикрас,
B разговорах и думах,
Умиляющих нас.
И в значеньи двояком
Жизни, бедной на взгляд,
Но великой под знаком
Понесенных утрат.

"Зимы", "Зисы" и "Татры",
Сдвинув полосы фар,
Подъезжают к театру
И слепят тротуар.

Затерявшись в метели,
Перекупщики мест
Осаждают без цели
Театральный подъезд.

Все идут вереницей,
Как сквозь строй алебард,
Торопясь протесниться
На "Марию Стюарт".

Молодежь по записке
Добывает билет
И великой артистке
Шлет горячий привет.


За дверьми еще драка,
А уж средь темноты
Вырастают из мрака
Декораций холсты.

Словно выбежав с танцев
И покинув их круг,
Королева шотландцев
Появляется вдруг.

Все в ней жизнь, все свобода,
И в груди колотье,
И тюремные своды
Не сломили ее.

Стрекозою такою
Родила ее мать
Ранить сердце мужское,
Женской лаской пленять.

И за это быть, может,
Как огонь горяча,
Дочка голову сложит
Под рукой палача.

В юбке пепельно-сизой
Села с краю за стол.
Рампа яркая снизу
Льет ей свет на подол.

Нипочем вертихвостке
Похождений угар,
И стихи, и подмостки,
И париж, и Ронсар.

К смерти приговоренной,
Что ей пища и кров,
Рвы, форты, бастионы,
Пламя рефлекторов?
Но конец героини
До скончанья времен
Будет славой отныне
И молвой окружен.
То же бешенство риска,
Та же радость и боль
Слили роль и артистку,
И артистку и роль.
Словно буйство премьерши
Через столько веков
Помогает умершей
Убежать из оков.
Сколько надо отваги,
Чтоб играть на века,
Как играют овраги,
Как играет река,
Как играют алмазы,
Как играет вино,
Как играть без отказа
Иногда суждено,
Как игралось подростку
На народе простом
В белом платье в полоску
И с косою жгутом.
И опять мы в метели,
А она все метет,
И в церковном приделе
Свет, и служба идет.
Где-то зимнее небо,
Проходные дворы,
И окно ширпотреба
Под горой мишуры.
Где-то пир. Где-то пьянка.
Именинный кутеж.
Мехом вверх, наизнанку
Свален ворох одеж.
Двери с лестницы в сени,
Смех и мнений обмен.
Три корзины сирени.
Ледяной цикламен.

По соседству в столовой
Зелень, горы икры,
В сервировке лиловой
Семга, сельди, сыры,

И хрустенье салфеток,
И приправ острота,
И вино всех расцветок,
И всех водок сорта.

И под говор стоустый
Люстра топит в лучах
Плечи, спины и бюсты,
И сережки в ушах.

И смертельней картечи
Эти линии рта,
Этих рук бессердечье,
Этих губ доброта.

И на эти-то дива
Глядя, как маниак,
Кто-то пьет молчаливо
До рассвета коньяк.

Уж над ним межеумки
Проливают слезу.
На шестнадцатой рюмке
Ни в одном он глазу.

За собою упрочив
Право зваться немым,
Он средь женщин находчив,
Средь мужчин нелюдим.

В третий раз разведенец
И дожив до седин,
Жизнь своих современниц
Оправдал он один.

Дар подруг и товарок
Он пустил в оборот
И вернул им в подарок
Целый мир в свой черед.

Но для первой же юбки
Он порвет повода,
И какие поступки
Совершит он тогда!


Средь гостей танцовщица
Помирает с тоски.
Он с ней рядом садится,
Это ведь двойники.

Эта тоже открыто
Может лечь на ура
Королевой без свиты
Под удар топора.
И свою королеву
Он на лестничный ход
От печей перегрева
Освежиться ведет.
Хорошо хризантеме
Стыть на стуже в цвету.
Но назад уже время
B духоту, в тесноту.
С табаком в чайных чашках
Весь в окурках буфет.
Стол в конфетных бумажках.
Наступает рассвет.
И своей балерине,
Перетянутой так,
Точно стан на пружине,
Он шнурует башмак.
Между ними особый
Распорядок с утра,
И теперь они оба
Точно брат и сестра.
Перед нею в гостиной
Не встает он с колен.
На дела их картины
Смотрят строго со стен.
Впрочем, что им, бесстыжим,
Жалость, совесть и страх
Пред живым чернокнижьем
B их горячих руках?
Море им по колено,
И в безумьи своем
Им дороже вселенной
Миг короткий вдвоем.
Цветы ночные утром спят,
Не прошибает их поливка,
Хоть выкати на них ушат.
В ушах у них два-три обрывка
Того, что тридцать раз подряд
Пел телефонный аппарат.
Так спят цветы садовых гряд
В плену своих ночных фантазий.
Они не помнят безобразья,
Творившегося час назад.

Состав земли не знает грязи.
Все очищает аромат,
Который льет без всякой связи
Десяток роз в стеклянной вазе.
Прошло ночное торжество.
Забыты шутки и проделки.
На кухне вымыты тарелки.
Никто не помнит ничего.

Да, может быть, в стране моей содом...

Да, может быть, в стране моей содом,
Но мы не звери, ряженные в платья.
И даже если говорим проклятья,
Всерьез мы никого не проклянем.
Пускай у нас беспомощная власть,
Неправый суд, и ложь, и кривотолки,
Надеюсь я, что все же мы не волки
И до конца не суждено нам пасть.
И свой российский скудный каравай
Разделим мы на тех, кто рядом с нами,
И свой содом мы расхлебаем сами,
Ты, чужеземец, не переживай.
И пусть земля родимая в дыму,
Любимое уродливым не станет!
И будет час, когда страна восстанет,
Хоть вам и непонятно, почему.
Я верую: таков у нас народ,
Что он не станет собирать пожитки,
А боли все, и беды все, и пытки
Он со страной своей переживет.
И наш язык останется у нас,
Хоть жизнь черней и глуше год от году.
Поэт сказал: «Великому народу»,
Что подтвердить должны мы в сотый раз.
И что бы ни встречалось на пути,
Никто нас не опустит до бессилья.
Уже растут и отрастают крылья,
И нам дано «бороться и найти».

Ольга КОРЗОВА,
с. Корякино,
Плесецкий район
Архангельской области.

http://www.pereplet.ru/avtori/korzova.html

Дмитрий Кедрин


* * *
Бывало, в детстве я в чулан залезу,
Где сладко пахнет редькою в меду,
И в сундучке, окованном железом,
Рабочий ящик бабушки найду.
В нем был тяжелый запах нафталина
И множество диковинных вещиц:
Старинный веер из хвоста павлина,
Две сотни пуговиц и связка спиц.
Я там нашел пластинку граммофона,
Что, видно, модной некогда была,
И крестик кипарисовый с Афона,
Что, верно, приживалка привезла.
Я там нашел кавказский пояс узкий,
Кольцо, бумаги пожелтевшей десть,
Письмо, написанное по-французски,
Которое я не сумел прочесть.
И в уголку нашел за ними следом
Колоду бархатных венгерских карт,
Наверное, отобранных у деда:
Его губили щедрость и азарт.
Я там нашел мундштук, зашитый в замшу,
На нем искусно вырезан медведь.
Судьба превратна: дед скончался раньше,
Чем тот мундштук успел порозоветь.
Кольцо с дешевым камушком — для няни,
Таблетки для приема перед сном,
Искусственные зубы, что в стакане
Покоились на столике ночном.
Два вышитые бисером кисета,
Гравюр старинных желтые листы,
Китовый ус из старого корсета,—
Покойница стыдилась полноты.
Тетрадка поварских рецептов старых,
Как печь фриштык, как сдобрить калачи,
И лентой перевязанный огарок
Ее венчальной свадебной свечи.
Да в уголку за этою тетрадкой
Нечаянно наткнуться мне пришлось
На бережно завернутую прядку
Кудрявых детских золотых волос.
Что говорить,— неважное наследство,
Кому он нужен, этот вздор смешной?
Но чья-то жизнь — от дней златого детства
До старости прошла передо мной.
И в сердце нету места укоризне,
И замирает на губах укор:
Пройдет полвека — и от нашей жизни
Останется такой же пестрый сор!

Дмитрий Кедрин

ЗАДАЧА

Мальчик жаловался, горько плача:
«В пять вопросов трудная задача!
Мама, я решить ее не в силах,
У меня и пальцы все в чернилах,
И в тетради места больше нету,
И число не сходится с ответом!»
«Не печалься!— мама отвечала.—
Отдохни и всё начни сначала!»
Жизнь поступит с мальчиком иначе:
В тысячу вопросов даст задачу.
Пусть хоть кровью сердце обольется —
Всё равно решать ее придется.
Если скажет он, что силы нету,—
То ведь жизнь потребует ответа!
Времени она оставит мало,
Чтоб решать задачу ту сначала,—
И покуда мальчик в гроб не ляжет,
«Отдохни!» — никто ему не скажет.

Владимир Солоухин


ВОЛКИ


Мы — волки,
И нас
По сравненью с собаками
Мало.
Под грохот двустволки
Год от году нас
Убывало.

Мы, как на расстреле,
На землю ложились без стона.
Но мы уцелели,
Хотя и живем вне закона.

Мы — волки, нас мало,
Нас можно сказать — единицы.
Мы те же собаки,
Но мы не хотели смириться.

Вам блюдо похлебки,
Нам проголодь в поле морозном,
Звериные тропки,
Сугробы в молчании звездном.

Вас в избы пускают
В январские лютые стужи,
А нас окружают
Флажки роковые все туже.

Вы смотрите в щелки,
Мы рыщем в лесу на свободе.
Вы, в сущности,— волки,
Но вы изменили породе.

Вы серыми были,
Вы смелыми были вначале.
Но вас прикормили,
И вы в сторожей измельчали.

И льстить и служить
Вы за хлебную корочку рады,
Но цепь и ошейник
Достойная ваша награда.

Дрожите в подклети,
Когда на охоту мы выйдем.
Всех больше на свете
Мы, волки, собак ненавидим.
1964

Анна Ахматова
СТИХОТВОРЕНИЯ

Читает З. Белова

http://ayguo.com/ram/008A-09.ram
http://ayguo.com/audio/mp3/008A-09.mp3

Вечером

Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: "Я верный друг!"
И моего коснулся платья.
Как не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц,
Так на наездниц смотрят стройных…
Лишь смех в глазах его спокойных
Под легким золотом ресниц.

А скорбных скрипок голоса
Поют за стелющимся дымом:
"Благослови же небеса -
Ты первый раз одна с любимым".

1913



http://ayguo.com/ram/008A-10.ram
http://ayguo.com/audio/mp3/008A-10.mp3

Мужество

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,-
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!

23 февраля 1942
Ташкент


http://ayguo.com/ram/008A-11.ram
http://ayguo.com/audio/mp3/008A-11.mp3

...

Не дышали мы сонными маками,
И своей мы не знаем вины.
Под какими же звездными знаками
Мы на горе себе рождены?
И какое кромешное варево
Поднесла нам январская тьма?
И какое незримое зарево
Нас до света сводило с ума?

11 января 1946



http://ayguo.com/ram/008A-12.ram
http://ayguo.com/audio/mp3/008A-12.mp3

...

Дверь полуоткрыта,
Веют липы сладко…
На столе забыты
Хлыстик и перчатка.

Круг от лампы жёлтый…
Шорохам внимаю.
Отчего ушел ты?
Я не понимаю…

Радостно и ясно
Завтра будет утро.
Эта жизнь прекрасна,
Сердце, будь же мудро.

Ты совсем устало,
Бьешься тише, глуше…
Знаешь, я читала,
Что бессмертны души.

1911

( Взято с http://www.ayguo.com/ )

А мне Есенин нравится! Эх!
Например вот такое:

Не бродить,
не мять в кустах багряных лебеды
И не искать следа,
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда :cry:

И еще вот это:

Мне осталась одна забава - пальцы в рот и веселый свист!
Прокатилась дурная слава, что похабник я и скандалист. :lol:

http://imwerden.net/audio/kluev_mne_ots ... ak_tam.mp3

Клюев Евгений Васильевич


Мне отсюда не видно, как там.
Мне отсюда не слышно, как там.
Я отсюда бегу как могу
каждый день, но никак не могу.

В кулаке моем воздух и дым.
В кулаке моем маленький дом,
где могли бы зажить мы вдвоем,
да какое там — не заживем.

Та страна, та большая страна,
где мне грош или меньше цена,
от меня далека, как луна.
Как луна, где мне та же цена.

http://imwerden.net/audio/antokolsky_don-kixot.mp3 Читает автор

Павел Антокольский

Дон Кихот


Встал однорукий Сервантес Сааведра,
В печку потухшую дует,
Свечку свою заслоняет от ветра
И завещанье диктует.

Кончилась молодость. Кончилась старость.
Да умирать еще рано!
Только одно напоследок осталось
Мужество у ветерана.

Будет герой бушевать, балаганить,
Странствовать, драться за правду.
Не разберутся три века в гиганте,
Кто он - герой или автор.

Вот он - последний в своем поколеньи,
Смелый, осмеянный, милый.
Падайте ниц перед ним на колени,
Вы, вековые кумиры!

Нравится вам эта честная проза?
Без отговорок ответьте!
Дюжая скотница, девка в Тобозо,
Лучше всех женщин на свете.

Валятся жалкие мельницы, канув
Крыльями в низкое небо.
Только и гибнет что рать великанов.
Только и было что небыль.

Только и есть что бездомная старость,
Да умирать неохота!
Только одно напоследок осталось -
Мужество у Дон-Кихота.

Только и есть! Заблуждайся, надейся,
Не дорога твоя шкура,
Цвет человечества, жертва злодейства,
Старая карикатура!

Сколько бы ни было драк и пощечин,
Сколько ты ни искалечен,
Рыцарь Печального Образа прочен,
Путь впереди бесконечен.

Свои стихи читает Борис Пастернак

http://www.russiandvd.com/store/album_a ... Fnumber=13

______________________________
Сказка

Встарь, во время оно,
В сказочном краю
Пробирался конный
Степью да репью.

Он спешил на сечу,
А в степной пыли
Темный лес навстречу
Вырастал вдали.

Ныло ретивое,
На сердце скребло:
Бойся водопоя,
Подтяни седло.

Не послушал конный
И во весь опор
Залетел с разгону
На лесной бугор.

Повернул с кургана,
Въехал в суходол,
Миновал поляну,
Гору перешел.

И забрел в ложбину
И лесной тропой
Вышел на звериный
След и водопой.

И глухой к призыву,
И не вняв чутью,
Свел коня с обрыва
Попоить к ручью.

У ручья пещера,
Пред пещерой — брод.
Как бы пламя серы
Озаряло вход.

И в дыму багровом,
Застилавшем взор,
Отдаленным зовом
Огласился бор.

И тогда оврагом,
Вздрогнув, напрямик
Тронул конным шагом
На призывный крик.

И увидел конный,
И приник к копью,
Голову дракона,
Хвост и чешую.

Пламенем из зева
Рассеивал он свет,
В три кольца вкруг девы
Обмотав хребет.

Туловище змея,
Как концом бича,
Поводило шеей
У ее плеча.

Той страны обычай
Пленницу-красу
Отдавал в добычу
Чудищу в лесу.

Края населенье
Хижины свои
Выкупало пеней
Этой от змеи.

Змей обвил ей руку
И оплел гортань,
Получив на муку
В жертву эту дань.

Посмотрел с мольбою
Всадник в высь небес
И копье для боя
Взял наперевес.

Сомкнутые веки.
Выси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.

Конный в шлеме сбитом,
Сшибленный в бою.
Верный конь, копытом
Топчущий змею.

Конь и труп дракона
Рядом на песке.
В обмороке конный,
Дева в столбняке.

Светел свод полдневный,
Синева нежна.
Кто она? Царевна?
Дочь земли? Княжна?

То в избытке счастья
Слезы в три ручья,
То душа во власти
Сна и забытья.

То возврат здоровья,
То недвижность жил
От потери крови
И упадка сил.

Но сердца их бьются.
То она, то он
Силятся очнуться
И впадают в сон.

Сомкнутые веки.
Выси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.

http://www.russiandvd.com/store/album_a ... Fnumber=15

Владимир Набоков читает своё стихотворение

МЫ С ТОБОЮ ТАК ВЕРИЛИ

Мы с тобою так верили в связь бытия,
но теперь оглянулся я, и удивительно,
до чего ты мне кажешься, юность моя,
по цветам не моей, по чертам недействительной.

Если вдуматься, это как дымка волны
между мной и тобой, между мелью и тонущим;
или вижу столбы и тебя со спины,
как ты прямо в закат на своем полугоночном.

Ты давно уж не я, ты набросок, герой
всякой первой главы, а как долго нам верилось
в непрерывность пути от ложбины сырой
до нагорного вереска.


_________________

Федор Тютчев

Читает Владимир Набоков
Перевод Владимира Набокова

SILENTIUM! *

Speak not, lie hidden, and conceal
the way you dream, the things you feel.
Deep in your spirit let them rise
akin to stars in crystal skies
that set before the night is blurred:
delight in them and speak no word.

How can a heart expression find?
How should another know your mind?
Will he discern what quickens you?
A thought once uttered is untrue.
Dimmed is the fountainhead when stirred:
drink at the source and speak no word.

Live in your inner self alone
within your soul a world has grown,
the magic of veiled thoughts that might
be blinded by the outer light,
drowned in the noise of day, unheard...
take in their song and speak no word.



SILENTIUM! *

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои -
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи,-
Любуйся ими - и молчи.

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изречённая есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи,-
Питайся ими - и молчи.

Лишь жить в себе самом умей -
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи,-
Внимай их пенью - и молчи!..

* Молчание! (лат.).

http://www.russiandvd.com/store/album_a ... Fnumber=16


Арсений Тарковский читает свои стихи


К СТИХАМ

Стихи мои, птенцы, наследники,
Душеприказчики, истцы,
Молчальники и собеседники,
Смиренники и гордецы!

Я сам без роду и без племени
И чудом вырос из-под рук,
Едва меня лопата времени
Швырнула на гончарный круг.

Мне вытянули горло длинное,
И выкруглили душу мне,
И обозначили былинные
Цветы и листья на спине,

И я раздвинул жар березовый,
Как заповедал Даниил,
Благословил закат свой розовый
И как пророк заговорил.

Скупой, охряной, неприкаянной
Я долго был землей, а вы
Упали мне на грудь нечаянно
Из клювов птиц, из глаз травы.
________________________________



Я учился траве, раскрывая тетрадь,
И трава начинала, как флейта, звучать.
Я ловил соответствие звука и цвета,
И когда запевала свой гимн стрекоза,
Меж зелёных ладов проходя, как комета,
Я-то знал, что любая росинка – слеза.
Знал, что в каждой фасетке огромного ока,
В каждой радуге яркострекочущих крыл
Обитает горящее слово пророка,
И Адамову тайну я чудом открыл.

Я любил свой мучительный труд, эту кладку
Слов, скреплённых их собственным светом, загадку
Смутных чувств и простую разгадку ума,
В слове правда мне виделась правда сама,
Был язык мой правдив, как спектральный анализ,
А слова у меня под ногами валялись.

И ещё я скажу: собеседник мой прав,
В четверть шума я слышал, в полсвета я видел,
Но зато не унизив ни близких, ни трав,
Равнодушием отчей земли не обидел,
И пока на земле я работал, приняв
Дар студёной воды и пахучего хлеба,
Надо мною стояло бездонное небо,
Звёзды падали мне на рукав.
_________________________________



Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.

Всё, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло.
Только этого мало.

Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Всё горело светло.
Только этого мало.

Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала.
Мне и вправду везло.
Только этого мало.

Листьев не обожгло,
Веток не обломало...
День промыт, как стекло.
Только этого мало.
___________________________



ЖИЗНЬ, ЖИЗНЬ

I
Предчувствиям не верю, и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет:
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.

II
Живите в доме - и не рухнет дом.
Я вызову любое из столетий,
Войду в него и дом построю в нем.
Вот почему со мною ваши дети
И жены ваши за одним столом,-
А стол один и прадеду и внуку:
Грядущее свершается сейчас,
И если я приподымаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.
Я каждый день минувшего, как крепью,
Ключицами своими подпирал,
Измерил время землемерной цепью
И сквозь него прошел, как сквозь Урал.

III
Я век себе по росту подбирал.
Мы шли на юг, держали пыль над степью;
Бурьян чадил; кузнечик баловал,
Подковы трогал усом, и пророчил,
И гибелью грозил мне, как монах.
Судьбу свою к седлу я приторочил;
Я и сейчас в грядущих временах,
Как мальчик, привстаю на стременах.

Мне моего бессмертия довольно,
Чтоб кровь моя из века в век текла.
За верный угол ровного тепла
Я жизнью заплатил бы своевольно,
Когда б ее летучая игла
Меня, как нить, по свету не вела.

http://www.youtube.com/watch?v=qK7jkuo85GE

Читает Зиновий Гердт

Давид Самойлов


Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.

Года пускай хранятся,
А нам храниться поздно.
Нам будет чуть печально,
Но бодро и морозно.

Уже дозрела осень
До синего налива.
Дым, облако и птица
Летят неторопливо.

Ждут снега, листопады
Недавно отшуршали.
Огромно и просторно
В осеннем полушарье.

И все, что было зыбко,
Растрепанно и розно,
Мороз скрепил слюною,
Как ласточкины гнезда.

И вот ноябрь на свете,
Огромный, просветленный.
И кажется, что город
Стоит ненаселенный,-

Так много сверху неба,
Садов и гнезд вороньих,
Что и не замечаешь
Людей, как посторонних...

О, как я поздно понял,
Зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую,

И что, порой, напрасно
Давал страстям улечься,
И что нельзя беречься,
И что нельзя беречься...

http://www.youtube.com/watch?v=yWFHrWdis8g

Своё стихотворение читает Борис Чичибабин


Когда я был счастливый
там, где с тобой я жил,
росли большие ивы,
и топали ежи.

Всходили в мире зори
из сердца моего,
и были мы и море -
и больше никого.

С тех пор, где берег плоский
и синий тамариск,
в душе осели блёстки
солоноватых брызг.

Дано ль душе из тела
уйти на полчаса
в ту сторону, где Бело-
сарайская коса?

От греческого солнца
в полуденном бреду
над прозою японца
там дух переведу.

Там ласточки - все гейши -
обжили - добрый знак -
при Александр Сергейче
построенный маяк.

Там я смотрю на чаек,
потом иду домой,
и никакой начальник
не властен надо мной.

И жизнь моя - как праздник
у доброго огня...
Теперь в журналах разных
печатают меня.

Все мнят во мне поэта
и видят в этом суть,
а я для роли этой
не подхожу ничуть.

Лета в меня по капле
выдавливают яд.
А там в лиманах цапли
на цыпочках стоят.

О, ветер Приазовья!
О, стихотворный зов!
Откликнулся б на зов я,
да нету парусов.

За то, что в порах кожи
песчинки золоты,
избави меня, Боже,
от лжи и суеты.

Меняю призрак славы
всех премий и корон
на том Акутагавы
и море с трёх сторон!

http://www.youtube.com/watch?v=O7ZLXCoTDBU

Из переводов Самуила Маршака

ЛАНДЫШ

Чернеет лес, теплом разбуженный,
Весенней сыростью объят.
А уж на ниточках жемчужины
От ветра каждого дрожат.

Бутонов круглые бубенчики
Еще закрыты и плотны,
По солнце раскрывает венчики
У колокольчиков весны.

Природой бережно спеленутый,
Завернутый в зеленый лист,
Растет цветок в глуши нетронутой,
Прохладен, хрупок и душист.

Томится лес весною раннею,
И всю счастливую тоску
И все свое благоухание
Он отдал горькому цветку.