Thread: Александр Сергеевич Пушкин

" Солнце русской поэзии


Из единственного извещения о смерти А. С. Пушкина, которое было напечатано 30 января 1837 г. в 5-м номере «Литературных прибавлений» — приложении к газете «Русский инвалид». Это извещение, написанное литератором Владимиром Федоровичем Одоевским (1804—1869), состояло из нескольких строк: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно: всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! к этой мысли нельзя привыкнуть! 29-го января 2 ч. 45 м. пополудни».

Этот некролог разгневал министра народного просвещения С. С. Уварова. Редактор «Литературных прибавлений» журналист А. А. Краевский был вызван к председателю Цензурного комитета, который объявил ему о неудовольствии министра: «К чему эта публикация о Пушкине?.. Но что за выражения! «Солнце поэзии!» Помилуйте, за что такая честь?..» (Русская старина. 1880. № 7). ... "

http://www.bibliotekar.ru/encSlov/17/147.htm

Запись оперы Петра Чайковского "Евгений Онегин" в постановке Большого Театра:

https://youtu.be/Ap2obcsLpnE

Исполнители:
Ларина, помещица – Б. Амборская, меццо-сопрано
Татьяна – Елена Кругликова, сопрано
Ольга – Мария Максакова, меццо-сопрано
Филипьевна, няня – Ф. Петрова, меццо-сопрано
Евгений Онегин – Андрей Иванов, баритон
Ленский – Иван Козловский, тенор
Князь Гремин – Марк Рейзен, бас
Ротный – И. Маншавин, бас
Зарецкий – М. Соловьев, бас
Трике, француз – В. Якушенко, тенор
Гильо, камердинер – Анатолий Афренов, без слов
Крестьяне, крестьянки, гости на балу, помещики и помещицы, офицеры

Хор и оркестр Большого Театра
Дирижер: Александр Орлов

Extract from Eugene Onegin

Translated by James Falen


...
Her sister bore the name Tatyana.
And we now press our wilful claim
To be the first who thus shall honour
A tender novel with that name.
Why not? I like its intonation;
It has, I know, association
With olden days beyond recall,
With humble roots and servants' hall;
But we must grant, though it offend us:
Our taste in names is less than weak
(Of verses I won't even speak);
Enlightenment has failed to mend us,
And all we've learned from its great store
Is affectation - nothing more.

So she was called Tatyana, reader.
She lacked that fresh and rosy tone
That made her sister's beauty sweeter
And drew all eyes to her alone.
A wild creature, sad and pensive,
Shy as a doe and apprehensive,
Tatyana seemed among her kin
A stranger who had wandered in.
She never learned to show affection,
To hug her parents - either one;
A child herself, for children's fun
She lacked the slightest predilection,
And oftentimes she'd sit all day
In silence at the window bay.

But pensiveness, her friend and treasure
Through all her years since cradle days,
Adorned the course of rural leisure
By bringing dreams before her gaze.
She never touched a fragile finger
To thread a needle, wouldn't linger
Above a tambour to enrich
A linen cloth with silken stitch.
Mark how the world compels submission:
The little girl with docile doll
Prepares in play for protocol,
For every social admonition;
And to her doll, without demur,
Repeats what mama taught to her.

But dolls were never Tahya's passion,
When she was small she didn't choose
To talk to them of clothes or fashion
Or tell them all the city news.
And she was not the sort who glories
In girlish pranks; but grisly stories
Quite charmed her heart when they were told
On winter nights all dark and cold.
Whenever nanny brought together
Young Olga's friends to spend the day,
Tatyana never joined their play
Or games of tag upon the heather;
For she was bored by all their noise,
Their laughing shouts and giddy joys.

Upon her balcony appearing,
She loved to greet Aurora's show,
When dancing stars are disappearing
Against the heavens' pallid glow,
When earth's horizon softly blushes,
And wind, the morning's herald, rushes,
And slowly day begins its flight.
In winter, when the shade of night
Still longer half the globe encumbers,
And 'neath the misty moon on high
An idle stillness rules the sky,
And late the lazy East still slumbers -
Awakened early none the less,
By candlelight she'd rise and dress.

From early youth she read romances,
And novels set her heart aglow;
She loved the fictions and the fancies
Of Richardson and of Rousseau.
Her father was a kindly fellow -
Lost in a past he found more mellow;
But still, in books he saw no harm,
And, though immune to reading's charm,
Deemed it a minor peccadillo;
Nor did he care what secret tome
His daughter read or kept at home
Asleep till morn beneath her pillow...

http://www.pushkininenglish.com/Eugene% ... 0verse.htm


__________________________________________________ __________________

http://www.proshkolu.ru/user/lkolganovado/file/660829/ - Читает Леонтьев

XXIV.

Ее сестра звалась Татьяна...
Впервые именем таким
Страницы нежные романа
Мы своевольно освятим.
И что ж? оно приятно, звучно;
Но с ним, я знаю, неразлучно
Воспоминанье старины
Иль девичьей! мы все должны
Признаться: вкусу очень мало
У нас и в наших именах
(Не говорим уж о стихах);
Нам просвещенье не пристало,
И нам досталось от него
Жеманство, — больше ничего.

XXV.

Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела,
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.

XXVI.

Задумчивость, ее подруга
От самых колыбельных дней,
Теченье сельского досуга
Мечтами украшала ей.
Ее изнеженные пальцы
Не знали игл; склонясь на пяльцы,
Узором шелковым она
Не оживляла полотна.
Охоты властвовать примета,
С послушной куклою дитя
Приготовляется, шутя,
К приличию — закону света,
И важно повторяет ей
Уроки маминьки своей.

XXVII.

Но куклы даже в эти годы
Татьяна в руки не брала;
Про вести города, про моды
Беседы с нею не вела.
И были детские проказы
Ей чужды: страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она в горелки не играла,
Ей скучен был и звонкий смех,
И шум их ветреных утех.

XXVIII.

Она любила на балконе
Предупреждать зари восход,
Когда на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод,
И тихо край земли светлеет,
И вестник утра, ветер веет,
И всходит постепенно день.
Зимой, когда ночная тень
Полмиром доле обладает,
И доле в праздной тишине,
При отуманенной луне,
Восток ленивый почивает,
В привычный час пробуждена
Вставала при свечах она.

XXIX.

Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли всё;
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.
Отец ее был добрый малой,
В прошедшем веке запоздалый;
Но в книгах не видал вреда;
Он, не читая никогда,
Их почитал пустой игрушкой,
И не заботился о том,
Какой у дочки тайный том
Дремал до утра под подушкой.
Жена ж его была сама
От Ричардсона без ума.

XXX.
Она любила Ричардсона
Не потому, чтобы прочла,
Не потому, чтоб Грандисона
Она Ловласу предпочла; (14)
Но в старину княжна Алина,
Ее московская кузина,
Твердила часто ей об них.
В то время был еще жених
Ее супруг, но по неволе;
Она вздыхала о другом,
Который сердцем и умом
Ей нравился гораздо боле:
Сей Грандисон был славный франт,
Игрок и гвардии сержант.

XXXI.
Как он, она была одета
Всегда по моде и к лицу;
Но, не спросясь ее совета,
Девицу повезли к венцу.
И, чтоб ее рассеять горе,
Разумный муж уехал вскоре
В свою деревню, где она,
Бог знает кем окружена,
Рвалась и плакала сначала,
С супругом чуть не развелась;
Потом хозяйством занялась,
Привыкла и довольна стала.
Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она. (15)

XXXII.
Привычка усладила горе,
Неотразимое ничем;
Открытие большое вскоре
Ее утешило совсем:
Она меж делом и досугом
Открыла тайну, как супругом
Самодержавно управлять,
И всё тогда пошло на стать.
Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы,
Ходила в баню по субботам,
Служанок била осердясь -
Все это мужа не спросясь.

XXXIII.
Бывало, писывала кровью
Она в альбомы нежных дев,
Звала Полиною Прасковью
И говорила нараспев,
Корсет носила очень узкий,
И русский Н как N французский
Произносить умела в нос;
Но скоро все перевелось;
Корсет, Альбом, княжну Алину,
Стишков чувствительных тетрадь
Она забыла; стала звать
Акулькой прежнюю Селину
И обновила наконец
На вате шлафор и чепец.

XXXIV.
Но муж любил ее сердечно,
В ее затеи не входил,
Во всем ей веровал беспечно,
А сам в халате ел и пил;
Покойно жизнь его катилась;
Под вечер иногда сходилась
Соседей добрая семья,
Нецеремонные друзья,
И потужить и позлословить
И посмеяться кой о чем.
Проходит время; между тем
Прикажут Ольге чай готовить,
Там ужин, там и спать пора,
И гости едут со двора.

XXXV.
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день Троицын, когда народ
Зевая слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три;
Им квас как воздух был потребен,
И за столом у них гостям
Носили блюда по чинам.

XXXVI.
И так они старели оба.
И отворились наконец
Перед супругом двери гроба,
И новый он приял венец.
Он умер в час перед обедом,
Оплаканный своим соседом,
Детьми и верною женой
Чистосердечней, чем иной.
Он был простой и добрый барин,
И там, где прах его лежит,
Надгробный памятник гласит:
Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,
Господний раб и бригадир
Под камнем сим вкушает мир.

XXXVII.
Своим пенатам возвращенный,
Владимир Ленский посетил
Соседа памятник смиренный,
И вздох он пеплу посвятил;
И долго сердцу грустно было.
"Poor Yorick! (16) - молвил он уныло, -
Он на руках меня держал.
Как часто в детстве я играл
Его Очаковской медалью!
Он Ольгу прочил за меня,
Он говорил: дождусь ли дня?.."
И, полный искренней печалыо,
Владимир тут же начертал
Ему надгробный мадригал.

XXXVIII.
И там же надписью печальной
Отца и матери, в слезах,
Почтил он прах патриархальный...
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле провиденья,
Восходят, зреют и падут;
Другие им вослед идут...
Так наше ветреное племя
Растет, волнуется, кипит
И к гробу прадедов теснит.
Придет, придет и наше время,
И наши внуки в добрый час
Из мира вытеснят и нас!

XXXIX.
Покамест упивайтесь ею,
Сей легкой жизнию, друзья!
Ее ничтожность разумею,
И мало к ней привязан я;
Для призраков закрыл я вежды;
Но отдаленные надежды
Тревожат сердце иногда:
Без неприметного следа
Мне было б грустно мир оставить.
Живу, пишу не для похвал;
Но я бы, кажется, желал
Печальный жребий свой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый звук.

XL.
И чье-нибудь он сердце тронет;
И, сохраненная судьбой,
Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной;
Быть может (лестная надежда!),
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был поэт!
Прими ж мои благодаренья,
Поклонник мирных Аонид,
О ты, чья память сохранит
Мои летучие творенья,
Чья благосклонная рука
Потреплет лавры старика!

http://www.belcanto.ru/music/LisitsianTchaikovsky.mp3 Поёт Павел Лисициан

Ария Онегина

"...вы ко мне писали,
Не отпирайтесь. Я прочел
Души доверчивой признанья,
Любви невинной излиянья;
Мне ваша искренность мила;
Она в волненье привела
Давно умолкнувшие чувства;
Но вас хвалить я не хочу;
Я за нее вам отплачу
Признаньем также без искусства;
Примите исповедь мою:
Себя на суд вам отдаю.

Когда бы жизнь домашним кругом
Я ограничить захотел;
Когда б мне быть отцом, супругом
Приятный жребий повелел;
Когда б семейственной картиной
Пленился я хоть миг единый, -
То верно б, кроме вас одной,
Невесты не искал иной.
Скажу без блесток мадригальных:
Нашед мой прежний идеал,
Я верно б вас одну избрал
В подруги дней моих печальных,
Всего прекрасного в залог,
И был бы счастлив... сколько мог!
"Но я не создан для блаженства;
Ему чужда душа моя;
Напрасны ваши совершенства:
Их вовсе недостоин я.
Поверьте (совесть в том порукой),
Супружество нам будет мукой.
Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас;
Начнете плакать: ваши слезы
Не тронут сердца моего,
А будут лишь бесить его.
Судите ж вы, какие розы
Нам заготовит Гименей
И, может быть, на много дней.
...
"Мечтам и годам нет возврата;
Не обновлю души моей...
Я вас люблю любовью брата
И, может быть, еще нежней.
Послушайте ж меня без гнева:
Сменит не раз младая дева
Мечтами легкие мечты; ..."

Ария Ленского

http://www.youtube.com/watch?v=HKln4GOgPxM - Денис Королёв

http://www.youtube.com/watch?v=4mJyjq8JNAI - Nicolai Gedda
http://www.youtube.com/watch?v=Z2wO2VZVL0s

http://www.youtube.com/watch?v=FBpuKdCp_90 - Владимир Атлантов

http://www.youtube.com/watch?v=6KH8sOfyRXM - Пласидо Доминго

http://www.youtube.com/watch?v=4Wv8emJ8tgM - Ramon Vargas



"Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?

Что день грядущий мне готовит?
Его мой взор напрасно ловит,
В глубокой мгле таится он.
Нет нужды; прав судьбы закон.
Паду ли я, стрелой пронзённый,
Иль мимо пролетит она,
Всё благо: бдения и сна
Приходит час определённый;
Благословен и день забот,
Благословен и тьмы приход!

Блеснёт заутра луч денницы
И заиграет яркий день;
А я, быть может, я гробницы
Сойду в таинственную сень,
И память юного поэта
Поглотит медленная Лета,
Забудет мир меня; но ты, ты, Ольга…
Скажи, придёшь ли, дева красоты,
Слезу пролить над ранней урной
И думать: он меня любил,
Он мне единой посвятил
Рассвет печальный жизни бурной?!..
Ах, Ольга, я тебя любил!
Тебе единой посвятил
Рассвет печальный жизни бурной,
Ах, Ольга, я тебя любил…

Сердечный друг, желанный друг,
Приди, приди…
Желанный друг, приди: я твой супруг!..
Приди: я твой супруг.
Приди, приди…
Я жду тебя, желанный друг,
Приди, приди, я — твой супруг.
Куда, куда, куда вы удалились,
Весны моей, весны моей златые дни? "

I read Falen's translation about a year ago and loved it! I think he managed wonderfully to keep the rhythm and meter of Pushkin's poetry. I was so enchanted that I walked about the room and recited it (which I'm not in the habit of doing lol). I like his translation a bit more than Henry Spalding's. The very beginning:

James Falen
1

'My uncle, man of firm convictions…
By falling gravely ill, he's won
A due respect for his afflictions -
The only clever thing he's done.
May his example profit others;
But God, what deadly boredom, brothers,
To tend a sick man night and day,
Not daring once to steal away!
And, oh, how base to pamper grossly
And entertain the nearly dead,
To fluff the pillows for his head,
And pass him medicines morosely -
While thinking under every sigh:
The devil take you, Uncle. Die!'

2

Just so a youthful rake reflected,
As through the dust by post he flew,
By mighty Zeus's will elected
Sole heir to all the kin he knew.
Ludmila's and Ruslan's adherents!
Without a foreword's interference,
May I present, as we set sail,
The hero of my current tale:
Onegin, my good friend and brother,
Was born beside the Neva's span,
Where maybe, reader, you began,
Or sparkled in one way or other.
I too there used to saunter forth,
But found it noxious in the north.

And Henry Spalding's, which can be found here http://www.gutenberg.org/files/23997/23997.txt at gutenberg.org:

I

"My uncle's goodness is extreme,
If seriously he hath disease;
He hath acquired the world's esteem
And nothing more important sees;
A paragon of virtue he!
But what a nuisance it will be,
Chained to his bedside night and day
Without a chance to slip away.
Ye need dissimulation base
A dying man with art to soothe,
Beneath his head the pillow smooth,
And physic bring with mournful face,
To sigh and meditate alone:
When will the devil take his own!"

II

Thus mused a madcap young, who drove
Through clouds of dust at postal pace,
By the decree of Mighty Jove,
Inheritor of all his race.
Friends of Liudmila and Ruslan,(1)
Let me present ye to the man,
Who without more prevarication
The hero is of my narration!
Oneguine, O my gentle readers,
Was born beside the Neva, where
It may be ye were born, or there
Have shone as one of fashion's leaders.
I also wandered there of old,
But cannot stand the northern cold.(2)

Спасибо за ссылочку!


http://www.gutenberg.org/files/21142/mp3/21142-01.mp3
Читает ?

Алекандр Пушкин
Красавице, которая нюхала табак

Возможно ль? вместо роз, Амуром насажденных,
Тюльпанов, гордо наклоненных,
Душистых ландышей, ясминов и лилей,
Которых ты всегда любила
И прежде всякий день носила
На мраморной груди твоей--
Возможно ль, милая Климена?
Какая странная во вкусе перемена! . .
Ты любишь обонять не утренний цветок,
А вредную траву зелену,
Искусством превращену
В пушистый порошок!
Пускай уже седой профессор Геттингена,
На старой кафедре согнувшися дугой,
Вперив в латинщину глубокий разум свой,
Раскашлявшись, табак толченый
Пихает в длинный нос иссохшею рукой.
Пускай младой драгун усатый
Поутру, сидя у окна,
Стаканы сушит все до дна,
С остатком утреннего сна
Из трубки пенковой дым гонит сероватый.
Пускай красавица шестидесяти лет,
У граций в отпуску, и у любви в отставке
У коей держится вся прелесть на подставке,
У коей без морщин на теле места нет,
Чаек в прикуску попивает,
И с верным табаком печали забывает,
Злословит, молится, зевает.
А ты, прелестная! . . но если уж табак
Так нравится тебе--о пыл воображенья!
Ах! если, превращенный в прах,
И в табакерке, в заточеньи,
Я в персты нежные твои попасться мог,
Тогда б в сердечном восхищеньи
Рассыпался на грудь под шалевый платок
И даже, может быть. . о сладость вожделенья
...До тайных прелестей, которых сам Эрот
Запрятал за леса и горы,
Чтоб не могли нескромны взоры
Открыть вместилище божественных красот.
Но что! мечта, мечта пустая.
Не будет этого никак.
Судьба завистливая злая!
Ах, отчего я не табак! . .

Ха, смешной стих! И актуальный - многие дэушки щас курят.

lampada, да у меня читает.

"Евгений Онегин" - одна из моих любимых опер. Музыка Чайковского прекрасна и либретто тоже.

Originally Posted by Martin Miles

"Евгений Онегин" - одна из моих любимых опер. Музыка Чайковского прекрасна_ и либретто тоже.

Originally Posted by Wowik

Музыка Чайковского прекрасна_ и либретто тоже.

I think the comma is needed here.

Originally Posted by Оля

Originally Posted by Wowik

Музыка Чайковского прекрасна_ и либретто тоже.

I think the comma is needed here.

Я же долго думал...

У ютуб только один видео песни "Пускай погибну я" Пушкина и Чайковского, а многие видео песни "Пускай погибну безвозвратно" Бориса Гребенщикова. Кто он?

Originally Posted by Martin Miles

... Бориса Гребенщикова. Кто он?

http://en.wikipedia.org/wiki/Boris_Grebenshchikov

Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях

https://www.youtube.com/watch?v=GQeM2sgIcOc





Текст: http://lib.ru/LITRA/PUSHKIN/carewna.txt

Сказка о царе Салтане

Текст - http://www.lib.ru/LITRA/PUSHKIN/saltan.txt

http://rosiamar.nm.ru/saltan.html - English translation

1. http://www.youtube.com/watch?v=MKEgl7GAi7A
2. http://www.youtube.com/watch?v=BxeeqZ4ir3c
3.
4. http://www.youtube.com/watch?v=kWHBHV0qTNc






http://www.etvnet.com/the-tale-of-tsar- ... e-/304569/

Ты и Вы

Пустое Вы сердечным ты
Она, обмолвясь, заменила
И все счастливые мечты
В душе влюблённой возбудила.
Пред ней задумчиво стою,
Свести очей с неё нет силы:
И говорю ей: как вы милы!
И мыслю: как тебя люблю!

Александр Сергеевич Пушкин. 1828

__________________________________
The empty you with the heartfelt thou
She with a slip of her tongue replaced
And all the happy dreams awoke
in the soul of the one who loved her.
Before her I stand, lost in thought
I don't have the strength to take my eyes from her
And I say to her how sweet you are
And I smile: how I love her.

Капитанская дочка

Текст: http://www.lib.ru/LITRA/PUSHKIN/kapitan.txt

English translation: http://www.online-literature.com/alexan ... ommandant/

Аудио (Для прослушивания: начало повести - 22 минуты): http://bibe.ru/kapitanskaya-dochka/


http://bibe.ru/download/1013/ ????? (It did not work for me)

Борис Годунов

English translation: http://www.online-literature.com/alexan ... godunov/1/

Знает ли кто нибудь хороший английский перевод Пушкинского стихотворения Зимняя Дорога?

Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна,
На печальные поляны
Льет печально свет она.

По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит,
Колокольчик однозвучный
Утомительно гремит.

Что-то слышится родное
В долгих песнях ямщика:
То разгулье удалое,
То сердечная тоска...

Я наткнунлся на вот эту интерпритацию Джэймса Фаллона, но по моему далеко не самый лучший вариант:

Through the murk the moon is veering,
Ghost-accompanist of night,
On the melancholy clearings
Pouring melancholy light.

Runs the troika with its dreary
Toneless jangling sleigh-bell on
Over dismal snow' I'm weary,
Hungry, frozen to the bone.

Coachman in a homely fashion's
Singing as we flash along;
Now a snatch of mournful passion,
Now a foulmouthed drinking-song. Особенно здесь –– сердечная тоска и foulmouthed drinking song... настроение передает прямо–таки не то

Not a light shines, not a lonely
Dusky cabin. . . Snow and hush. . .
Streaming past the troika only
Mileposts, striped and motley, rush.

Dismal, dreary. . . But returning
Homewards! And tomorrow, through
Pleasant crackles of the burning
Pine-logs, I shall gaze at you:

Dream, and go on gazing, Nina,
One whole circle of the clock;
Midnight will not come between us,
When we gently turn the lock

On our callers. . . Drowsing maybe,
Coachman's faded, lost the tune;
Toneless, dreary, goes the sleigh-bell;
Nina, clouds blot out the moon.