Printable View
Я очень люблю английские стихотворения. Они помогают улучшить и произношение, и понимание речи на слух.
Буду выкладывать свои любимые стихотворения на русском (голос, текст, иллюстрации) . Надеюсь, это поможет тем, кто учит русский.
Сегодня выкладываю "БАГАЖ" Автор С.Я. Маршак.
(Удалено. Rapid share нам не подходит. Л.)
http://www.russiandvd.com/store/album_a ... Fnumber=04Quote:
Originally Posted by Carrauntoohil
С.Я. Маршак
Багаж
Дама сдавала в багаж:
Диван,
Чемодан,
Саквояж,
Картину,
Корзину,
Картонку
И маленькую собачонку.
Выдали даме на станции
Четыре зелёных квитанции
О том, что получен багаж:
Диван,
Чемодан,
Саквояж,
Картина,
Корзина,
Картонка
И маленькая собачонка.
Вещи везут на перрон.
Кидают в открытый вагон.
Готово. Уложен багаж:
Диван,
Чемодан,
Саквояж,
Картина,
Корзина,
Картонка
И маленькая собачонка.
Но только раздался звонок,
Удрал из вагона щенок.
Хватились на станции Дно:
Потеряно место одно.
В испуге считают багаж:
Диван,
Чемодан,
Саквояж,
Картина,
Корзина,
Картонка...
- Товарищи!
Где собачонка?
Вдруг видят: стоит у колёс
Огромный взъерошенный пёс.
Поймали его - и в багаж,
Туда, где лежал саквояж,
Картина,
Корзина,
Картонка,
Где прежде была собачонка.
Приехали в город Житомир.
Носильщик пятнадцатый номер
Везёт на тележке багаж:
Диван,
Чемодан,
Саквояж,
Картину,
Корзину,
Картонку,
А сзади ведут собачонку.
Собака-то как зарычит.
А барыня как закричит:
- Разбойники! Воры! Уроды!
Собака - не той породы!
Швырнула она чемодан,
Ногой отпихнула диван,
Картину,
Корзину,
Картонку...
- Отдайте мою собачонку!
- Позвольте, мамаша На станции,
Согласно багажной квитанции,
От вас получили багаж:
Диван,
Чемодан,
Саквояж,
Картину,
Корзину,
Картонку
И маленькую собачонку.
Однако
За время пути
Собака
Могла подрасти!
Отличный ресурс. Спасибо за ссылку.
http://www.youtube.com/watch?v=XsZU6zo1I80
НЕБЕСНАЯ ЛИСА УЛЕТАЕТ В НЕБЕСА.
Фрагменты небольшой поэмы
Если лечь ногами строго на юг — то
приснится тебе Санкт-Петербург.
Если лечь ногами спать на восток —
то приснится тебе Владивосток.
Ну а ляжешь спать на север головой —
то придет к тебе пустынный прибой.
А придет к тебе пустая полоса —
значит, дом твой улетел в небеса.
1.
Если где он и есть — этот странный летающий дом,
с занавеской и ветром в кровати, — лихой и горбатый,
то он был только там, где мы спали с тобою вдвоем,
как с отцом, как с сестрой, как с лисой, как с собакой и с братом,
через стенку с Васильевной Анной (соседкою) — в сердце моем.
— Я тебя не отдам, — говорил, — я тебя никому не отдам,
в белых брюках твоих: ни грохочущим грузовикам,
ни случайности глупой, ни смерти, ни сожравшим твой мозг лопухам,
а вот девочке — с нежною шеей и именем Аня —
отдам.
Только слишком уж явно
лиса усмехнулась — в усы,
только были у нашей лисы два хвоста невъебенной красы,
только слишком уж крупная рана — на шее у Ани цвела,
а сегодня Васильевна Анна — соседка — во сне умерла.
— Ты заметил,
как слишком по-русски
всю жизнь тосковала лиса? —
Улетает сегодня
лисица твоя в небеса.
2.
.........................................
...........................................
...........................................
...............................................
Не знаю, война не война, сон не сон, бог не бог, или просто так было
надо,
но сходили, называется, за хлебушком — а ведь спали, никому не мешали
(я голышом в одеяле, собака на одеяле:
и ведь даже ни в Тбилиси, ни в Цхинвали).
И вдруг раскололся дом.
То ли ударило НАТО, то ли взорвался газ.
Я-то проснуться успел, но спала, как убитая, такса.
Разлетелись на пять кусков света, и вот уже - нету нас.
...смерть не смерть, дым не дым, рай не рай, ад не ад, дом не дом.
Каждый летит один, каждый думает о своем.
3.
Собака летит в небеса, не проснувшись, и сновидит сладкую думу:
хорошо я устроилась — не зовут меня на притравку,
на охоту не тянут — чтоб лису пошугать, погонять,
а то схватит лисица меня,
понесет, как слюнявый тапок
(за синие горы, за темные реки, за смеркающиеся леса),
буду я в лисьих зубах болтаться, как мертвая тряпка,
мордой своей по ромашкам, летящим навстречу, стучать...
Я же лечу и думаю: вот порвали мне, суки, шавку,
где же теперь я буду Чуню мою искать?
— Ведь любил я тебя, моя Жучка, мой Мухтар, Белый клык и Барбос,
за то, что так сладко и чудно — всё в тебе и сплелось, и срослось,
за глупые взгляды, и трусость, и за ухо твое — на бегу,
а за мертвые раны и брюхо я тебя не люблю (не могу).
Что я буду — понимаешь — представлять?
Ухо к носу, лапы к брюху приставлять?
Как тебя окучивать? —
Хвостик в попу вкручивать?
Для взлетевших в нашу даль
хвостик — лишняя деталь.
Руки — на юге,
Уши — на севере...
Как же мне тебя любить,
чтобы мне поверили?
В общем, война не война, сон не сон, смерть не смерть, жизнь не жизнь,
дым не дым.
Каждый летит в пустоту, каждый думает, что любим.
4.
(К слову сказать, мне всегда казалось, что в любом стихотвореньи, в самом важном слове есть какой-то лишний слог. Например, вот слово «столтворенье» (беру от фонаря, с потолка). В уме, в подглазной тьме оно слышится именно так. А вытянешь всю строфу на бумагу: и понятно, что надо писать «столпотворенье». Лишний слог — это «по». По-временить, по-любить, по-вы-по-ласкивать. И ты все, конечно, потом переделаешь, заменишь это слово на близкое или подвинешь другие — и все вроде бы хорошо, но ты-то знаешь: что там, в тумане, в твоей голове, на ничейной полосе, в небесной какой-то параллельной стихотворной России лежала и лежит настоящая строфа, — та, с лишним слогом. Которого как будто не слышно. Которого — просто — нет. А здесь — есть. Потому что не бывает на русском языке нужных слов. И слог «по» — это тоже лишняя деталь. Всё, как и было обещано.)
Как мы станем умирать, умирать,
мы пойдем друг друга на небе искать,
голубками толстенькими по небу лететь
(у меня в зобу — веселая жизнь, у тебя во рту — веселая смерть),
а в масштабе — как Россия и Польша:
ты поменьше голубком, я — побольше.
...Вдруг я вижу: это что — за ремешок?
Это Чуня, мой прозрачный дружок.
Ты теперь как целлофановый мешок,
вся видна от кровотока до кишок.
И хотя я не так себе представляю момент умиранья
(ну не быть мне в послесмертии тем же):
— Если хочешь, — предлагаю, — на прощанье
(я побольше сгустком света, ты поменьше),
мой туман с твоим туманом погуляет
над проснувшейся Москвою, как и прежде?
— Давайте! — отвечает собака.
А сама уже тает и тает.
Удивительно всё-таки глупая сука.
5.
...Полетим на юг Москвы посмотреть — как там Оленька здоровая живёт,
полетим с тобой на запад посмотреть — как там Ирочка счастливая живёт,
и на север полетим посмотреть, как там Сеня с Сашей в Питере живёт,
Рома, Настенька и Светочка живёт
(у меня уже такой большой живот,
что осталось только несколько минут) —
ну живут — и слава богу, что живут.
А собака уже тает и тает.
...Мне тут снилось однажды: далекий израильский дом,
(всего-то пять дней мы и были с тобою вдвоем),
ты мне всё говорил: ты же темный, как кошкины сны,
потеряешься в городе этом, найдет полицейский, а ты только «мяу» да «ы-ы».
Даже улицы, где ты прописан, ты не знал и, уверен, не знаешь.
А ну отвечай — ведь не знаешь?
И я отвечаю: — Не знаю.
...но зато я узнал, сколько было в нас волчьей любви...
Пять уж лет как проснулся,
а я только «мяу» да «ы-ы».
А еще я запомнил (при жизни) — дом в Москве и заснеженный дуб:
много было в доме этом — рук её и губ,
девять лет одно лишь дело
было у нее:
тело женское, большое,
тело белое твое.
Ты любила это тело, глупая и нежная,
только где же твое тело, тело твое прежнее?
Девять лет меня хотела, молодела, старилась
(но лисе такое дело никогда не нравилось):
трубки разные во рту, лейкемия белая,
лебедь белая моя, что же ты наделала?..
Но когда один человек уходит, выздоравливает или повесился,
другой человек через несколько лет собирает в мешки оперенье его,
все шмотье: белоснежные крылья, пальто
и штаны — и выносит на лестницу,
и спускается к мусоросборнику — и на сердце его легко.
...На помойке выпал снег,
и бомжей обрадовал:
у лисы любимых нет,
ей они без надобы.
Как от них лиса устала,
и во сне не рассказать:
четырех сторон ей мало,
надо пятый свет искать.
Но, прощаясь, говорила
(я, точнее, говорил):
— Тех, которых я любила,
я действительно любил.
— Дорогой автоответчик, ты прости меня за ложь,
(ты потом на человечий сам меня переведешь).
Ни английский я не знаю, ни на русском не пою,
я на ломаном туманном тут с тобою говорю.
Жили-были эти люди, неродная мне семья,
я надеюсь, снова будет кто-то счастлив без меня.
Длится долгое свиданье,
слез прощальных — полон рот.
— Дорогие, до свиданья,
здравствуй, жопа, Новый год.
Valka Home Page - а lot of poems (russian) about love.
One of it:
Наум Коржавин
«Столетья сменяются, вьюги метут...»
Столетья сменяются, вьюги метут,
различными думами люди живут.
Но так же упрямо во все времена
его почему-то не любит она.
А он - и страдает, и очень влюблен...
Но только, позвольте, да кто ж это он?
Кто? - Может быть, рыцарь, а может, поэт,
но факт, что она - его счастье и свет.
Что в ней он нашел озаренье свое,
что страшно остаться ему без нее.
Но сделать не может он здесь ничего...
Кто ж это она, что не любит его?
Она? - Совершенство. К тому же она
его на земле понимает одна.
Она всех других и нежней, и умней.
А он лучше всех это чувствует в ней.
Но все-таки, все-таки тысячу лет
он любит ее, а она его - нет.
И все же ей по сердцу больше другой -
не столь одержимый, но все ж неплохой.
Хоть этот намного скучнее того
(коль древняя песня не лжет про него).
Но песня все так же звучит и сейчас,
а я ведь о песне веду свой рассказ.
Признаться, я толком и сам не пойму:
ей по сердцу больше другой. Почему?
Так глупо зачем выбирает она?
А может, не скука ей вовсе страшна?
А просто как люди ей хочется жить,
и холодно ей озареньем служить.
Быть может... Не знаю. Ведь я же не Бог.
Но в песне об этом - ни слова, молчок.
А может и рыцарь вздыхать устает.
И сам наконец от нее отстает.
И тоже становится этим другим -
не столь одержимым, но все ж неплохим.
И слышит в награду покорное: "да"...
Не знаю. Про то не поют никогда.
Не знаю как в песне, а в жизни земной
и то, и другое случалось со мной.
Так что ж мне обидно, что тысячи лет
он любит ее, а она его - нет?
1960
http://www.youtube.com/watch?v=1-zYDPaU-UM
Юрий Левитанский.
Завидую, кто быстро пишет...
Завидую, кто быстро пишет
и в благости своей не слышит,
как рядом кто-нибудь не спит,
как за стеною кто-то ходит
всю ночь
и места не находит.
Завидую, кто крепко спит,
без сновидений,
и не слышит,
как рядом кто-то трудно дышит,
как не проходит в горле ком,
как валидол под языком
сосулькой мартовскою тает,
а все дыханья не хватает.
Завидую, кто крепко спит,
не видит снов,
и быстро пишет,
и ничего кругом не слышит,
не видит ничего кругом,
а если видит,
если слышит,
то все же пишет о другом,
не думая,
а что же значит,
что за стеною кто-то плачет.
Как я завидую ему,
его уму,
его отваге,
его перу,
его бумаге, чернильнице,
карандашу!
А я так медленно пишу,
как ношу трудную ношу,
как землю черную пашу,
как в стекла зимние дышу -
дышу, дышу
и вдруг
оттаиваю круг.
________________________
ДИАЛОГ У НОВОГОДНЕЙ ЕЛКИ
— Что происходит на свете?— А просто зима.
— Просто зима, полагаете вы?— Полагаю.
Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю
в ваши уснувшие ранней порою дома.
— Что же за всем этим будет?— А будет январь.
— Будет январь, вы считаете?— Да, я считаю.
Я ведь давно эту белую книгу читаю,
этот, с картинками вьюги, старинный букварь.
— Чем же все это окончится?— Будет апрель.
— Будет апрель, вы уверены?— Да, я уверен.
Я уже слышал, и слух этот мною проверен,
будто бы в роще сегодня звенела свирель.
— Что же из этого следует?— Следует жить,
шить сарафаны и легкие платья из ситца.
— Вы полагаете, все это будет носиться?
— Я полагаю,что все это следует шить.
—Следует шить, ибо сколько вьюге ни кружить,
недолговечны ее кабала и опала.
— Так разрешите же в честь новогоднего бала
руку на танец, сударыня, вам предложить!
— Месяц — серебряный шар со свечою внутри,
и карнавальные маски — по кругу, по кругу!
— Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку,
и — раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три!..