Thread: Михаил Зощенко. Рассказы

• Аристократка
  
  http://www.youtube.com/watch?v=u_gdlxoTz5Q
• RussianDVD.com - Audio Stream -
• http://muzofon.com/search/Зощенко Аристократка
  
  
  Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать:
  - Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место.
  А в свое время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре-то все и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всем объеме.
  А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая фря. Чулочки на ней, зуб золоченый.
  - Откуда, - говорю, - ты, гражданка? Из какого номера?
  - Я, - говорит, - из седьмого.
  - Пожалуйста, - говорю, - живите.
  И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой
  номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в
  смысле порчи водопровода и уборной? Действует?
  - Да, - отвечает, - действует.
  И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами
  стрижет. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц - привыкла. Стала
  подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий
  Иванович.
  Дальше - больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на улицу, а
  она велит себя под руку принять. Приму ее под руку и волочусь, что щука. И
  чего сказать - не знаю, и перед народом совестно.
  Ну, а раз она мне и говорит:
  - Что вы, говорит, меня все по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы
  бы, говорит, как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.
  - Можно, - говорю.
  И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет
  я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал.
  На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой - внизу сидеть, а
  который Васькин - аж на самой галерке.
  Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я - на Васькин.
  Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее
  вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу - антракт. А она в
  антракте ходит.
  - Здравствуйте, - говорю.
  - Здравствуйте.
  Интересно, - говорю, - действует ли тут водопровод?
  - Не знаю, - говорит.
  И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на
  стойке блюдо. На блюде пирожные.
  А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг ее и предлагаю:
  - Ежели, говорю, вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я
  заплачу.
  - Мерси, - говорит.
  И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет.
  А денег у меня - кот наплакал. Самое большое, что па три пирожных. Она
  кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня
  денег. А денег - с гулькин нос.
  Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня
  этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.
  Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты
  напрашивается.
  Я говорю:
  - Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.
  А она говорит:
  - Нет.
  И берет третье.
  Я говорю:
  - Натощак - не много ли? Может вытошнить.
  А она:
  - Нот, - говорит, - мы привыкшие.
  И берег четвертое.
  Тут ударила мне кровь в голову.
  - Ложи, - говорю, - взад!
  А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит.
  А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с пей не
  гулять.
  - Ложи, - говорю, - к чертовой матери!
  Положила она назад. А я говорю хозяину:
  - Сколько с нас за скушанные три пирожные?
  А хозяин держится индифферентно - ваньку валяет.
  - С вас, - говорит, - за скушанные четыре штуки столько-то.
  - Как, - говорю, - за четыре?! Когда четвертое в блюде находится.
  - Нету, - отвечает, - хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем
  сделан и пальцем смято.
  - Как, - говорю, - надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии.
  А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит.
  Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты.
  Одни говорят - надкус сделан, другие - нету.
  А я вывернул карманы - всякое, конечно, барахло на пол вывалилось,
  народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.
  Сосчитал деньги - в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.
  Заплатил. Обращаюсь к даме:
  - Докушайте, говорю, гражданка. Заплачено.
  А дама не двигается. И конфузится докушивать.
  А тут какой-то дядя ввязался.
  - Давай, - говорит, - я докушаю.
  И докушал, сволочь. За мои-то деньги.
  Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой.
  А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном:
  - Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с
  дамами.
  А я говорю.
  - Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.
  Так мы с ней и разошлись.
  Не нравятся мне аристократки.

The Aristocrat

Grigorii Ivanovich inhaled noisily, wiped his chin with his sleeve, and began to tell the story: Brothers, I don't like women who wear hats. If a woman's wearing a hat, or if she's got silk stockings on her, or a little pug-dog in her arms, or if she's got a gold tooth, then to me she's an aristocrat, and not a woman at all but an empty space.

In my time, of course, I once courted an aristocrat like that. I went strolling with her and took her to the theater. It was in the theater, in fact, that it all came out. It was in the theater that she exposed her ideology in its full measure.

I met her in the courtyard at home. At a house meeting. I look, and there stands just such a big deal. Stockings on her, gold tooth.

"Where are you from, citizen?" I say. "What number?"

"I am," she says, "from number seven."

"Please," says I, "good luck to you."

And all at once I found I liked her terribly. I began to go see her often. To Apartment Number Seven. As it happened, I'd go in a kind of official capacity. Like this: "Anything wrong here, citizen, in the way of a broken pipe or toilet? Everything working?"

"Yes," she replies. "Everything's working."

And she wraps herself up in a woolen shawl and there's not a whisper more. Only with her eyes she's devouring away. And the tooth flashes in her mouth. I came to her for a month - she got used to it. She began to answer in more detail. Like, for example, "the pipe's working, thank you, Grigorii Ivanovich."

To get on, we began to take strolls along the streets. We'd go out on the street, and she'd ask me to take her by the arm. I was embarrassed, but I'd take her arm and tag along like a fish out of water. And what to say, I don't know, and in front of people I'm ashamed.

Well, and once she says to me: "Why," she says, "do you always take me out on the streets? My head's gotten all twisted. You could," she says, "if you're a man and a gentleman, take me to the theater, for example."

"Can do," says I.

And all at once on the following day the party cell distributed tickets for the opera. One ticket I received myself, and the other one I got from Vas'ka the locksmith, who gave his up to me.

I never looked at the tickets, but they were different. Mine was in the orchestra, but Vas'ka's was in the balcony.

Anyway, we got there. We took our seats in the theater. She took a seat on my ticket, and I on Vas'ka's. I was sitting in the last balcony and couldn't see a horse-radish. But if I leaned way out over the balcony rail I could see her. But not too well.

I was getting more and more bored, and went downstairs. I look - it's intermission. And she's coming out for intermission.

"Hello," says I.

"Hello."

"It's interesting," says I. "Is the pipe working here?"

"I don't know," she says.

And she goes to the buffet. I follow her. She walks along the buffet and looks at the counter. And on the counter there's a plate. On the plate some pastries.

And I'm such a goose, such an uncut bourgeois, I creep around her and offer: "If you would like," says I, "to eat one of those pastries, don't hesitate. I'll pay."

"Merci," she says.

And suddenly she maneuvers herself around to the plate with a vicious movement, grabs the one with whipped cream, and laps it up.

The money I had on me was damn little. At most enough for three pastries. She eats, and I go whisking nervously through my pockets. I look in my hand. How much do I have? About a pigeon's droppings' worth.

She ate the one with whipped cream and grabbed another. I let out with a quack. And then I keep quiet. Such a bourgeois kind of embarrassment took hold of me. Like this, a gentleman, and no money on him.

I walk around her like a rooster, and she giggles waiting for compliments.

I say: "Isn't it time to go back to our seats? Maybe they rang."

But she says: "No."

And takes a third.

"On an empty stomach - isn't that a lot? You might throw up."

And she: "No," she says, "I'm used to it."

And takes a fourth.

Then the blood runs to my head.

"Put it," says I, "back!"

And she got scared. She opened her mouth, and in her mouth the tooth flashed.

It seemed to me as though someone had touched a whip to my rear. It's all one, think I, there'll be no strolling with her now.

"Put it back," says I,"you damn bitch!"

She stepped back. And I say to the attendant: "How much for the three pastries we ate?"

The attendant takes it all indifferently - he takes his time.

"You owe me," says he, "for eating four pieces, so-and-so much."

"How," says I, "for four? When the fourth is still on the plate."

"No," says he, "though it's still on the plate, it was nibbled and it's been smutched by a finger."

"How," says I, "nibbled, if you please. It's your cockeyed fantasies."

But he still takes it indifferently - he wrings his hands in front of his mug.

Well, of course, people gathered around. Experts. Some say a nibble was taken, others - no.

And I emptied out my pockets - something, of course, spilled out on the floor and rolled away - the crowd laughs. But to me it's not funny. I am counting my change.

I counted the money - enough for four pieces and a little over. Dear mother, I'd picked a quarrel for nothing.

I paid. I turn to the lady: "Eat," says I. "It's paid for."

The lady doesn't move. She's embarrassed to eat it. And here some old joker butted in.

"Give it here," says he. "I'll eat it."

And he ate it, the scum. With my money.

We took our seats in the theater. We watched the opera. Then home.

And at home she says to me in that bourgeois tone of hers:
"Enough swinery on your part. Those who don't have money shouldn't go out with ladies."

And I say: "Money isn't happiness. Pardon the information."

So I left her.

I don't like aristocrats.